Музыка души

Как преподаватель Рубинштейн представлял разительную противоположность Зарембе. Насколько тот был красноречив, настолько этот – косноязычен. Насколько у Зарембы все было приведено в систему и каждое слово стояло на своем месте, настолько у Рубинштейна царствовал беспорядок. Зато огромные практические знания и кругозор, невероятная для тридцатилетнего человека композиторская опытность придавали его словам вес.

Первый год Петр занимался кое-как, по-любительски. Пока однажды после урока Рубинштейн не отвел его в сторону и не произнес с мягким упреком:

– Господин Чайковский, право жаль видеть, как вы попусту растрачиваете свой талант. Ведь у вас весьма многообещающие задатки, их бы развивать, а вы так небрежно занимаетесь! Надо серьезнее относиться к делу, коль скоро вы за него взялись. Как же обидно будет, если столь несомненный талант погибнет из-за обычной лени.

Тронутый до глубины души вниманием и участием директора, Петр решил с этой минуты работать со всей отдачей, забыв про лень. Для него начался труд, занимающий все свободное время: упорно, по несколько часов подряд он играл фуги и прелюдии, корпел над нотной бумагой.

И все-таки служба оставалась главным, серьезным интересом существования. Никогда Петр не работал так усердно и ретиво, как в течение лета того года. В департаменте предстояла вакансия столоначальника, и Петр имел все права на получение места. Он даже отказался от поездок на дачу, не только усердствуя на Малой Садовой, но и принося работу на дом.

Однако все оказалось бесполезным: Петра обошли назначением. Обиде и досаде его не было пределов. Разочаровавшись в службе, он окончательно повернулся к музыке.

***

Осенью тетя Лиза купила пансион Дюливье и переехала на Михайловскую площадь, отделившись от Чайковских. Семья вновь осталась без женского руководства, однако ненадолго.

Как-то зайдя к отцу на обед, Петр обнаружил в квартире незнакомую миловидную женщину средних лет: темные волосы забраны в простую прическу, большие светлые глаза смотрели приветливо, но со странным опасением. На естественный вопрос, кто это, отец, будто чем-то смущаясь, объяснил:

– Наша новая экономка – Елизавета Михайловна Александрова.

Это непонятное смущение выглядело довольно подозрительно. Не так много времени понадобилось на то, чтобы догадаться: выполняя обязанности экономки, по сути Елизавета Михайловна стала женой Ильи Петровича.

Его дети отнеслись неприязненно к ее появлению в доме. За исключением близнецов, все они были уже взрослыми людьми, и мачеха им была совершенно не нужна. Однако вскоре стало ясно, что Елизавета Михайловна и не претендует на эту роль: она оставалась для всех невидимкой, даже кушала отдельно, в своей комнате. Отказавшись от прав жены, прячась, чтобы не вызывать невыгодных сравнений с матерью, она на деле показывала добро и пользу, которую внесла в семью. Ничего не требуя, Елизавета Михайловна взяла на себя заботы о хозяйстве и действовала столь умело, столь мягко, что понемногу добилась уважения как мудрый помощник отца и, наконец, дружбы и благодарности своих пасынков.

Той же осенью Музыкальные классы преобразовались в первую русскую консерваторию, и в сентябре Петр поступил в нее.

Как все теоретики, Петр должен был посещать фортепианный класс, который вел Антон Герке – один из первых пианистов Петербурга. Антон Антонович носил рыжий парик и юным студентам казался стариком, при этом отличаясь чрезвычайной бодростью, деятельностью и энергией. Он нравился ученикам обширным знакомством с фортепианным репертуаром, а главное – исполинским трудолюбием и железной энергией.

Несколько месяцев спустя профессор освободил Петра от фортепианного класса, как играющего совершенно достаточно для теоретика.

Занятия музыкой отбирали почти все будни. В праздничные же дни он всего себя отдавал общению с близнецами, приходившими из Училища правоведения. Времени на визиты, званые обеды и вечера не осталось совсем. Незаметно, сами по себе отошли на второй план, а потом и вовсе исчезли былые развлечения и удовольствия, а вместе с ними – многие прежние приятели. Зато появились новые друзья – из мира музыкантов-специалистов. С одним из них Петр познакомился в классе Герке.

Однажды темным осенним утром, пронизанным свежестью и бодростью настроения, он заметил державшегося обособленно нескладного, неловкого и робкого юношу, тут же решив с ним познакомиться:

– Петр Чайковский, – представился он, подойдя к юноше.

– Герман Ларош, – ответил тот.