Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

И те,
От чьей кончины я отворачиваюсь,
И те,
Чья кончина становится их рождением —
Все вы обливаетесь кровью у меня во чреве,
Все вы растете из меня
И падаете из меня,
Точно плоды.
Но я не стану выпрягать шаги свои из кандалов,
Не позволю себе никакого отдыха у к олодца,
Пока не доведу новорожденных до их рассвета.

Вымаранное время!

Вымаранные перекрестки – полные боли —
Которые гаснут, будто бы утонув в памяти,
Сердце мое зазря ради вас раскололось надвое,
Река не может течь сразу в две стороны <…>
Путь есть один, как есть одно сердце и одно мучение,
Лишь, подобно непокою, будет в пути качаться мое сердце. <…>

Так стучи, мое сердце, и трудись, дыхание, за обоих!

Теперь, мое сердце, быть тебе носилками и колыбелью
Для всех тех,
Кому я дал клятву,
Для всех тех,
От чьего взгляда я отворачиваюсь!

Сай ди
Вос х’кер зих оп фун зейер брох
Сай ди,
Вос зейер брох – зайнен гебуртн —
Ир але зайт фарблутикт ин майн йох,
Ир але вакс аф мир
Ун фалт фун мир,
Ви фрухтн.

Нор х’вел нит ойсшпанен ди трит майне фун цванг,

Х’вел зих кейн општел бай кейн брунем нит фаргинен,
Биз х’вел нит апфирн с’фаргангене н’фарганг,
Биз х’вел нит ойфбренген с’гебойрене н’багинен.

Фармекте цайт!

Фармекте крейцвегн – фарвейте —
Вос цанкен аф, глайх ви дертрункене н’геданк —
Майн эйнцик харц хот зих умзист аф айх гецвейт дорт, —
Эс кен нит флисн дох кейн тайх ин бейде зайтн <…>
Дер ганг из эйнцик, ви дос харц ун ви дер вайтик,
Нор ви ан умру т’зих дос харц гевигт ин ганг <…>

…

Из клап майн харц ун шлог, майн отем, зих фар бейде!

Ицт музсту, харц майнс, зайн а мите ун а виг
Фар але ди,
Вос х’хоб зих ойсгегринт а нейдер,
Фар але ди,
Вос х’кер зих оп фун зейер блик!

[Markish 1987: 464]

Поэт не уточняет, к каким двум группам обращается, кого намерен покинуть и кого клянется вести в будущее. В последних строфах автор отождествляется с Моисеем, и напрашивается сравнение между местечковыми евреями, вставшими на путь превращения в советских евреев, и поколением рабов, выведенных из Египта.

Проблема в том, что поэту не удается выдержать сравнение между проклятыми и спасенными («Все вы обливаетесь кровью у меня во чреве»), между новым рождением и смертью, прошлым и будущим: «вымаранное время». В «Братьях» воспевается утрата границ и иерархий – в этом и состоит триумф революции – и оплакивается утрата еврейского мира, и все это – через образы тела, выплескивающегося за собственные пределы. Маркиш персонифицирует и психологизирует утрату, создавая образ отвратительной инкорпорации, включения в себя утраченного предмета, беременности смертью. Границы смешиваются. Во второй строфе поэт говорит, что смерть является частью его собственного тела: «Все вы растете из меня ⁄ И падаете из меня, ⁄ Точно плоды». Далее в одной из строф функции тела поэта – дыхание и биение сердца – якобы происходят ради тех, кто умирает, и тех, кто нарождается к жизни, – сердце его одновременно и «носилки», и «колыбель». Тело поэта становится одновременно и маткой, и могилой («брох», кончина, рифмуется с «йох», буквально – бремя). Это не революционный образ победы над природой или укрощения репродуктивного процесса – это символ мертворождения.