Музыка льда. Осколки

— О чем же ты так крепко размышляешь, любовь моя? — склонился к Вике Илья, опустив руку на ее, лежащую на колене ладонь (за годы в Штатах она привыкла есть на американский манер: предварительно разрезав все, что можно и нужно ножом, откладывала его, перехватывала вилку в правую руку, а левую клала на колено). Все же американцы потрясающие рационализаторы во всем, пожалуй, кроме застилания постелей. Жуткую привычку запихивать покрывало под матрас Вика не переварила за все год проживания в Штатах. И на каждом американском старте первым делом в гостинице боролась именно этим, разрушая порядок, наводимый горничными как только видела свежезастеленную кровать.

— В основном о Миле. Ей надо будет сказать, что у нее второго этапа тоже не получится.

— Ждешь бури? — понимающе спросил Ландау.

— И это самое малое, — улыбнулась Вика, — Илюш, не надо! Я сама уберу. Должна же я хоть что-то делать по дому, в котором живу. Знаешь, до тебя я вполне с бытом справлялась. Уже и не помню — как.

Блондинка смеялась, убирая со стола и загружая посудомойку. Илья подошел сзади перехватил ее за талию одной рукой, второй отодвинул в сторону копну распущенных волос и нежно коснулся выступающего позвонка на шее:

— Ни у кого нет такой королевы, как у меня! — шептал он ей в шею, медленно двигаясь губами по позвоночнику к затылку.

Губы крались по щеке, ища встречи с ее губами. Первый поцелуй — это обещание таинства. И каким будет сегодня оно тоже кроется в этом первом обещании. Их губы встретились мягко, почти невесомо. Заново знакомясь друг с другом, узнавая то, о чем не говорилось, но что наполняло сейчас душу. Дремотно, плавно. Словно танцевальная пара медленно и лирично входила в поддержку с вращением.

И вот мужчина берет женщину за руку и приглашает следовать за собой. И она идет. Почти не задумываясь ни о чем, просто доверяя тому, что он знает за двоих. И что хорошо, и что правильно.

И мир прочен только в его объятиях, поэтому нужно держаться крепче за его плечи, обнимать ногами, прижиматься всем телом к этой единственной надежной опоре. Стать лианой, обвившейся вокруг могучего ствола. Наполняться им, его силой, энергией, жизнью, которую он несет в себе. И отдавать ему свою мягкость, тепло, сумеречно-лунную женственность. Возрождаться с каждым его движением внутри, наполняться светом. И взорваться в конце от полного слияния, став сверхновой их общей вселенной на двоих.

Погружаясь в сон, она задумчиво бормочет:

— Став королевой, принцесса расцветает по-настоящему?

Илья улыбается:

— Не знаю, кто это сказал, но он точно многое понимает в принцессах и королевах. Особенно про мою!

Засыпает мужчина, притянув Вику к себе. А ей больше не спится. Новые мысли кружат в голове, мешая погрузиться в благословенную дремоту.

****

— Я против! — шипит Леонова и колотит ботинком в борт, за которым ноги Виктории.

Правее и левее сидят Ландау и Григорьев, но Мила бьет коньком ровно в то место, куда упирается дутый сапог Домбровской. Вика знает, что каждый удар отдается в позвоночник. И звучит там болью.

— Я не буду сниматься со второго этапа. Долечу спину параллельно тренировкам! И, вообще, никто не отменял блокаду.

— Точно, а потом всю жизнь с болтами в позвоночнике! Не дури, Леонова!

Тренер наклоняется над бортиком, приближая свое лицо почти вплотную к Милиному, так, что та видит только пару блестящих медно-зеленых глаз, чувствует мятное дыхание с примесью эвкалипта (у женщины побаливает горло) и говорит так тихо, что разобрать слова не могут даже двое рядом на тренерской позиции:

— Второй Японии у нас не будет! Я поумнела и повзрослела. Поняла, Леонова?!

Фигуристка еще раз со злостью лупит коньком в борт. Так, что слышно, как зубец обдирает краску. И летит на выход с катка:

— Леонова, ты куда! — повышает голос тренер.

— Лечиться, Виктория Робертовна! У меня через полчаса массаж, а потом бассейн! — И выскакивает со льда, подхватывая на бегу оставленные на скамейке чехлы.

Виктория порывается встать и идти доразбираться со строптивой девчонкой в раздевалке, но Григорьев удерживает ее за руку, говоря:

— Оставь ее. Продышаться. Да и ты тоже продышись. И вообще, не велика птица, чтобы за ней взапуски бегать. Завтра поговорите.

У Мишки золотой характер и железная психика. Он никогда не орет на детей, даже не ругается, кажется. Мягкий буфер, отделяющий души спортсменов от едкой правды Домбровской, подаваемой без всяких умягчителей и успокоителей. Сколько бы взрывов было на катке, если б не Михаил, не дававший детонировать характеру Королевы и принцев и принцесс “Сапфирового” друг о друга.

— Зная ее, завтра может и не быть! Ей не впервые не приходить на тренировки, вздыхает Вика. Но помощник тихонько похлопывает по ее руке своей, усмиряя порв.

— Придет. И извиняться еще будет. Расслабься. Не одна Леонова у нас свет в оконце, — Михаил мягко убаюкивает ее нервозность своей ладонью.

Он прав, конечно. Мишка, вообще, всегда прав, кроме тех случаев, когда ошибается.