Музыка льда. Осколки

Больше не было ничего. И осталось только задумчиво смотреть на этот текст и молчать. Ну что же… Значит будет Цветаева. А девочку-то, кажется, помотало не только обидами олимпиады. Кто же тот мастер, который разбил ее Милке сердце, да так больно и на острые осколки? И почему девочкам давно так больно и горько взрослеть, черствея шрамами несбывышихся желаний?

Мы истину, похожую на ложь, должны хранить сомкнутыми устами

После горького поэтического откровения Милы Виктория Робертовна решила присмотреться к девочке серьезнее еще и с этой стороны. К тому же за бегом по сезону незаметно подошел день визита к врачу. Худоба, постигшая Леонову буквально за месяц подготовки к первому выходу на лед, прошла бы для Домбровской незамеченной, если б до этого у нее не было Али. С тех пор резко убывающие в размерах упорные девицы ей не казались чем-то хорошим.

— Мила, в час я жду тебя в своем кабинете. Мы едем к врачу, — Домбровская провожала спортсменов с утреннего льда.

— Я не понимаю, зачем мы едем к этому психиатру, — поморщилась фигуристка, даже не пытаясь понизить голос и скрыть от товарищей по команде точное направление деятельности специалиста, — чем вам штатный психолог-то не угодил?

Виктория заметила, что после вчерашнего откровения в сообщениях Мила словно слегка отстранилась, наблюдая за реакцией тренера и не пытаясь сделать больше ни одного шага вперед. Наверное, это тоже был признак взросления. Она училась слушать чувства другого. Реагировать на сигналы и давать отношениям естественным путем расти, если им было куда расти. Или же это было просто испугом от слишком полного обнажения человеку, с которым ты еще меньше месяца назад даже словом “здравствуйте” перекидывался сквозь зубы. Девочка восстанавливала дистанцию, напоминая, что она больше не тот ребенок, который жался к тренеру многие годы на тренировках, в поездках, во время сборов. Теперь и беды другие, и печали новые.

Так или иначе, но тренировка прошла в предельно собранном и спокойном режиме. Без внутреннего нерва и напряжения. Настолько хорошо, что почти хотелось не снимать девчонку со второго этапа национального первенства, а попробовать за оставшиеся пару недель усложнить контент до предела и выйти на старт. Безумие! Шапкозакидательство. Конечно, ничего такого Виктория себе не позволит. Но как же близко к реализации было желание.

И вот, после тренировки наконец-то появился тот булыжник, за который зацепилась ее коса в этом дне с Милкой:

— Пока я твой тренер, давай, я буду решать, что тебе нужно для лучшего прогресса? Или ты желаешь дискуссий и обсуждения на равных?

Равноправие в “Сапфировом” не только не поощрялось, но даже наоборот — прямо запрещалось. Виктория, а с ней и вся команда, считали, что иерархия, жесткая субординация и разумное распределение прав и обязанностей — единственный путь к успеху. И, пока эта модель взаимоотношений их не подводила, менять они ничего не собирались.

За попытку лишний раз поспорить с тренерами на равных спортсмен изгонялся безжалостно с тренировки на “подумать”. И обычно после первого такого наказания рецидивов не случалось. Случались уходы. Но, как и любое авторитарное государство, демократы в нем не считались великой потерей. Пусть дискутируют с новыми тренерами. Хороших результатов от подобных дискуссий на льду пока Виктория Робертовна не видела. Из ушедших от нее никто ничего толком не добился после. Если не считать успехом первую десятку на чемпионате России. В “Сапфире” это рассматривалось в качестве успеха никогда.

Все ее мальчики, девочки, юноши и девушки, пока они здесь, в стенах спортивного комплекса, важный и ценный материал, из которого потом получатся лучшие из лучших. И не более того. По крайней мере, спортсменам иначе думать не предлагалось, а что на самом деле было на сердцах и в мыслях тренеров, там и должно было оставаться.

****

Осень. За 10 лет до олимпиады

— Никонька, сегодня ты у меня просто умница, — мать чмокает девочку в кончик носа и легонько в губы. Настроение как мыльные пузырьки: легкое до невесомости и радужное.

Рядом крутится Милка. Вся искрящаяся в полный унисон с чувствами Вики:

— А я, а я тоже умница?! — спрашивает она, продолжая чуть подъезжать и отъезжать от тренера. Большущие глазищи смотрят с надеждой и жаждой одобрения, сильнее которых сейчас нет и ничего не будет на земле. Детская жажда похвалы. Откровенная до беспринципности.

— Да, Милаха, и ты умница! — смеется Домбровская

— А где мои поцелуи?! — девочка складывает губы трубочкой и задирает голову вверх.

Нахалка, но такая очаровательная и непосредственная, что невозможно сердиться. Со смехом Виктория чмокает ее так же, как Нику: сначала в кончик носа, потом в подставленные губы. Жизнь искрится еще ярче. И кажется, что где-то совсем рядом пролетает беззаботность детства, слегка задевая женщину своим крылом.