Музыка льда. Осколки

Этот ритуал потом закрепился на годы. В конце особенно удачных и насыщенных тренировок Милка могла подъехать к тренеру и без всякого стесненья сказать: “Где мой поцелуй?!” И практически никогда не получала отказа. Вика любила эту девочку за старательность, легкость, свет, которым некоторых особенно полно одаривает господь бог. В маленькой темноглазой девочке было очень много света. А свет — тоже дар, на нем можно многое создать и построить. Они вдвоем построили Милкину дорогу в большом спорте. На пахоте без просвета, и сиянии легкости.

И только много позже, уже под прицелами камер, Виктория сообразит, насколько неоднозначно могли бы оценить эту невинную игру посторонние, когда в ожидании оценок за чистый до сверкания прокат Мила привычно потянется к ней губами, а Виктория едва успеет заметить сложность ситуации и повернется щекой.

И тогда, кстати, Миле не пришлось ничего объяснять. Она не обиделась, по крайней мере, ничего не сказала по поводу произошедшей ситуации, и никогда больше сама не позволяла себе в публичном пространстве намекать на это вознаграждение. А после и на тренировках все как-то естественно сошло на нет. Девочка взрослела.

В предолимпийском сезоне в Виктории плескалась “Реальная любовь” произвольной Леоновой, перенесясь в неповторимые чувства от проката ее чемпионки. И сжимая девочку в объятиях возле бортика, она сама, забыв обо всем на свете, потянулась с давно привычной похвалой к Жене… И лишь наткнувшись взглядом на яркие губы осознала, что творит. И неловко чмокнула где-то сбоку от подбородка. В тот день ритуал изжил себя и потерял свою власть над ними обеими.

****

— Одна встреча. Одна беседа. Я хочу быть уверена, что с твоим питанием все нормально!

Они идут к машине и Виктория то ли настаивает, то ли умоляет Милу не упираться.

— Да нет у меня никаких проблем с питанием! Я что не могу просто привести себя в форму, чтобы легче было прыгать и вращаться? — Леонова возмущается так, что того и гляди заедет размахивающими руками тренеру по носу.

Вика заводит взгляд к небу, словно вопрошая высшие силы, за что ей такое наказание:

— Ну, считай это прогулкой! — и употребляет последний аргумент, — я нашла тебе Цветаеву. Послушаем в дороге.

Мерное ворчание мотора создает белый шум, умиротворяя спутниц. Автомобиль бежит по городским улицам. Вика нажимает воспроизведение на магнитоле в машине и салон наполняется сильным и узнаваемым голосом грузинской певицы:

А когда — когда-нибудь — как в воду

И тебя потянет — в вечный путь…

Мила сосредотачивается на мелодии представляя как широко и легко под нее будет скользить по льду. Кажется, даже не очень вслушивается в текст:

Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,

Синеокою цыганкой будь.

Знай одно: никто тебе не пара —

И бросайся каждому на грудь.

По губам пробегает едва заметная улыбка. Значит текст тоже слышит и понимает. Что-то еще пробегает в этой улыбке. Взрослое, с пониманием сути жизни, ее ухабов.

Знай одно: (твой взгляд широк от жара,

Паруса надулись — добрый путь!)

Знай одно: что завтра будешь старой,

Остальное, доченька, — забудь.

Долго смотрит в пространство и произносит:

— Виктория Робертовна, но… это же страшные стихи.

Вика на секунду отрывается от дороги и бросает заинтересованный взгляд на девушку:

— Почему?

— Она ее как будто выбрасывает, — тихо произносит Мила.

— Или отпускает, — говорит тренер.

— Вы бы такое могли дочери сказать?

Людмила ждет ответа, но ответить, кажется, нечего. После долгого молчания Виктория произносит:

— Это не значит, что я бы была права, не сказав ей.

— И все-таки вы бы ей такого не сказали, — констатирует ее собеседница.

Да, Вика никому из своих девчонок, не то что родной дочери, никогда б не могла сказать то, что сильным голосом пропевалось в салоне. И все же, вряд ли это было бы всегда правильно.

****

Они идут по светлому больничному коридору так же, как идут из тренировочного зала ко льду перед вступлением и ото льда к КиКу после: спортсмен впереди, тренер за его спиной.

— Присядьте и подождите немного, говорит администратор, указывая на места у двери.

— Но нам назначено на 14.00? — отвечает Домбровская, глядя на часы, стрелка которых отмеряет вторую минуту третьего часа.

Пожилая администратор немного недоверчиво смотрит на женщину и бросает:

— Мамаша, не переживайте! Назначено на два примут вас в два с дочкой.

За спиной, всхлипнув от сглатываемого смешка, Милка бормочет:

— Мамаша! Прикольно, я вас тоже так буду теперь звать. Можно?

— Убью, Леонова- шипит в ответ Вика, но обе понимают, что это ворчание ненастоящее. Вику не в первый раз принимают за мать спортсменок, которых она пестует. Каждый раз это становится поводом к шуткам всей команды.

Может быть, ей бы пошла многодетность. Она у мамы поздняя, четвертая, нежданный заскребыш. Любимица всей шумной семьи инженеров Домбровских. А ей самой только раз выпала радость почувствовать себя для кого-то всем миром, безусловным центром жизни.