Музыка льда. Осколки

— А у комода, я так посмотрю, неплохо поставленный удар снизу? — задумчиво констатирует женщина, которая не раз и не два видела своего старшего брата с самыми разными синяками, принесенными с улицы после выяснения межнациональных отношений.

Как в семье, где барт был смугл и темноглаз, сестра отличалась породистой белой кожей и иссиня-черными волосами, внезапно появилась светловолосая зеленоглазая Вика, понималось с трудом. Но в межэтнических разборках именно брату доставалось много и совершенно не по делу. В ответ он выучился самому эффективному методу самообороны — уличной драке. А секция бокса помогла добавить техники в бесстрашие.

Илья поднимает глаза и смотрит на Вику так, что можно писать картину “партизан на допросе”. Но тут в их диалог внезапно вступает Григорьев, который, кажется, налюбовался живописной росписью на лице у коллеги:

— Да у комода и прямой в корпус ничего так.

Ландау тут же переводит взгляд на мужчину. Где-то в глубине зрачков проскакивает стыд и злость одновременно.

— Да, — соглашается с утверждением старшего товарища Ланди.

Виктории остается только молчаливо наблюдать эту сцену визуальной борьбы. Она опускает глаза и видит сильные спокойные руки Михаила, сцепленные пальцы лежат на бортике. Костяшки правой руки припухшие, а на паре даже содрана кожа.

Женщина перебегает глазами с одного на другого и обратно, и единственное, что может сказать, стараясь не привлечь внимания работающих на льду детей:

— Ну, вы, блин, даете!

А потом происходит и вовсе неожиданное даже для нее самой: изнутри вырывается первый смешок, превращаясь в заливистый хохот, к которому присоединяются оба мужчины, хотя Илье этот смех отдается еще и болью в груди. Напряжение, грозящее взрывом каких-то пару минут назад тает в этом общем смехе, объединяющем, что бы между ними ни происходило.

****

— Я тебе обещал, Ланди, что накажу, если она будет страдать из-за тебя? — негромко произносит Григорьев за дверями Радиной квартиры. Крепко сжимает руку Ильи повыше локтя и тянет вниз с лестницы, проигнорировав лифт.

— Не я ее бросил, Миш, она меня! Так что она не страдает, — пытается пьяно оправдаться мужчина.

И после этой фразы он и получает короткий, несильный, но внушительный удар снизу в челюсть. Из прикушенной от неожиданности нижней губы сочится кровь. Пока Илья пытается оценить удар по своей физиономии и осознать сам факт того, что его бьет его же собственный товарищ по команде, ему прилетает так же быстро и коротко в район солнечного сплетения, а над его согнувшимся пополам телом, пытающимся бесполезно сделать вдох, нависает Григорьев и произносит:

— И если ты еще раз в пьяном угаре припрешься к девчонке, я не поленюсь поколотить тебя по-взрослому! Понял.

Илья кивает сквозь боль, то ли признавая, что услышал, то ли соглашаясь с возможной трепкой за неподобающее поведение.

Домой Михаил везет парня в полной тишине. Помогает ему добраться до квартиры, раздеться и даже ведет в ванную комнату, хотя тот отбивается, повторяя, что не настолько пьян, чтобы самому не принять душ. И лишь убедившись, что Ландау в нормальном состоянии (не считая пары синяков, которые проявятся в полную силу только завтра), отправился спать к себе.

****

десять месяцев после олимпиады

— Значит на показательные ты не остаешься никогда? — в очередной раз уточняет с удивлением Ландау.

— Зачем, Илюш? Это же праздник. Пусть они катаются в радость. А что за радость, когда ты знаешь, что за бортиком стоит тренер и оценивает каждый твой жест? — отвечает Виктория.

— Ну, ты же можешь не оценивать, — предлагает Илья.

— Нет, не могу. Я тренер. Тренером живу, тренером и помру, — смеется Домбровская.

Автомобиль, на котором он ее везет, больше стоит по пробкам, чем едет в нужном направлении. Вот и решил подбросить начальницу домой после рабочего дня!

— Слушай, нам точно не надо в ту сторону, — смеется Илья. Вон, ко мне домой зеленая улица, а к тебе восьмибалльные пробки! Вика, поехали праздновать по-взрослому прошедшую победу!

— В будний день! Это как? — прищуривается женщина, понимая, что разговор идет по очень скользкому руслу с учетом того, что они натворили совсем недавно. От воспоминаний становится внутри сладко и немного больно из-за желания повторения.

Ландау чуть скашивает глаза в ее сторону, прячет улыбку в складке губ. “Тебе понравится”,— несколько самоуверенно думает мужчина. И разворачивает автомобиль в противоположную сторону.

— Ну, как-как! Чуть-чуть выпьем чего-нибудь улучшающего взаимопонимание, сядем разбирать все прокаты победителей и спорить о том, каких компонентов не хватает нашим, чтобы быть на три головы выше. Ну, может быть, потом, после разработки плодотворной стратегии мирового господства в фигурном катании, мы включим музыку и будем танцевать до рассвета! Устраивает?

Он над ней посмеивается, но почему-то это очаровательно.

— Илья Сергеевич, только я не танцую, — в итоге это все, что она отвечает на его предложение.

Илья улыбается уже открыто: