Музыка на Титанике

Кто-то ходит и трезвонит,
чем – не разберу:
ничего тут твоего нет —
сам не ко двору!
Всё чужое, привозное
из других земель,
а тебя я знать не знаю…
Вот и разумей.

Мимо пролетел червонец,

пробежал алтын.
Ничего тут ничьего нет —
никаких святынь.
Улыбается бесхозный,
праздный белый свет
и совсем не знает козней
честный небосвод.

Ну а как ты есть пришелец,

так люби свой путь —
погуляй-ка, утешаясь
хоть вот… чем-нибудь:
ни поклажи, ни ночлега —
лёгкость бытия,
рукавичка из-под снега
шепчет: я твоя!

«Договорим до той черты…»

Договорим до той черты,
где только ты и нет меня,
где сожжены мои мосты
и даже дым давно улёгся,
до той черты, где все чисты
и где, спокойствие храня,
на мир взирают с высоты,
с которой видно только флоксы,
тюльпаны, лилии, сирень
и наподобие того,
весенней шляпки набекрень
возвышенное вольнодумство
и новых капель дребедень,
и новых истин шутовство,
и новый парус – новый день —
уже расправлен и надулся.

Договорим до той поры,

где все мудры не по годам
и знают правила игры,
и больше уж не ошибутся,
до той поры, до той муры,
где за бесценок я отдам
мои воздушные шары
капитуляций, контрибуций…
А дальше чтобы ни шажка —
и постоим у бережка,
где жизнь казалась так тяжка,
ан – упорхнула по дороге,
и ни единого грешка
не записали облака
на счёт стального мотылька
и золотой его подруги.

Лодочка из Портофино

Лодочка из Портофино в тесной ёмкости графина —
под названьем Жозефина, с алым кантом на корме,
лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?

Лодочка из Портофино, мы с тобою два дельфина,

два смиренные тайфуна, заключённые в тюрьме.
Лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?

Лодочка из Портофино, мы с тобою два профана,

два несчастных инофона на далёкой Колыме.
Лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?

Полно сетовать на участь: нам ведь свойственна живучесть,

нам ведь свойственна плавучесть, флот – он и в Китае флот,
надо просто участь вычесть:
вычесть участь – и вперёд!

А в уме – там солнце светит, ночь луну по небу катит,

и на всех свободы хватит – что при свете, что во тьме.
И прекрасна, как эпитет,
жизнь, прожитая в уме.

«Теперь это, конечно, детали…»