Музыка ночи

Поэтому мистер Хедли вместе с Холмсом, Ватсоном и британской публикой был вынужден дожидаться нового выпуска журнала, дабы как-то вызнать намерения Конан Дойла в отношении своих креатур. В конце концов выяснялось, что «Собака Баскервилей» и впрямь нарушила хронологии, поскольку история эта предшествовала событиям «Последнего дела». В качестве эксперимента мистер Хедли намеренно удержал заключительную часть «Баскервилей» от Холмса, после чего спросил насчет ее содержания. Холмс сумел детально описать денежные проблемы Роджера Баскервиля в Южной Америке, то, как он принял фамилию Ванделер и открыл в Йоркшире школу – событие, завершившее сползание рода в бесславие, – чему еще лишь предстояло всплыть в заключительной части (а ее Холмс пока не читал). Из этого напрашивался вывод, что Конан Дойл, возвращая культовых персонажей, эффективно конструировал для Холмса и Ватсона новую память, которая их, возможно, слегка и напрягала, но катастрофой не была.

Однако мистер Хедли не мог отделаться от ощущения злого рока, неминуемой трагической развязки. Он стал пристальней приглядываться к «Стрэнду» и другим аналогичным журналам, а также не оставлял без внимания литературные сплетни, касающиеся творческих изысканий Конан Дойла.

* * *

Слухи поползли осенью тысяча девятьсот третьего года. Мистер Хедли держал их в секрете, но в октябре в Кэкстон принесли свежий номер «Стрэнда», подтвердив наихудшие из опасений библиотекаря. В журнале, искусно иллюстрированном Пэджетом, был напечатан «Пустой дом», возвещающий полноправное возвращение Шерлока Холмса, хоть и замаскированного под пожилого коллекционера книг.

Рассказ мистер Хедли прочел у себя в кабинете за запертой дверью, к которой он для надежности придвинул письменный стол, хотя запоры и заграждения никогда не были преградой для обитателей Кэкстона, включая, разумеется, и мистера Холмса. (К слову сказать, мистер Хедли уже провел ряд нравоучительных бесед с Ловким Плутом[81], подворовывавшим, по стойкому убеждению библиотекаря, печенюшки из кухонных припасов.)

Если честно, разъяснения того, как Холмс выжил в инциденте на Рейхенбахском водопаде, вызывали у мистера Хедли обоснованное сомнение. Взять, например, британское боевое искусство бартитсу и малую вероятность того, чтобы, сорвавшись с утеса, Холмс удачно приземлился на тропинку шириною в ладонь (а может, он вовсе не сорвался, а просто приземлился, а может, якобы сорвался и…).

Ну и ладно. А далее был какой-то сумбур насчет Тибета, Лхасы и Хартума, переодевание в норвежца, отчего у мистера Хедли голова шла кругом. Впрочем, следует принять во внимание то, что это было отчасти связано не только с «журнальным» Холмсом, но и «всамделишным» Холмсом, нашедшим убежище в Кэкстоне.

Конечно, Холмса нужно всесторонне просветить, если он еще сам пока не почувствовал этого в виде внезапных проблесков в памяти и неожиданно прорезавшейся способности изъясняться на норвежском.

Мистер Хедли понял, что ему не остается ничего иного, кроме как наведаться в апартаменты Холмса с Ватсоном и выяснить правду.

Он отодвинул стол, открыл дверь и направился в хранилище, остановившись по пути в отделе словарей. Здесь на кушетке прикорнул Ватсон, а Холмс священнодействовал с ретортами, фиалами и бунзеновской горелкой (не связано ли это с производством ядовитых веществ?).

Мистер Хедли оглядел дремлющего Ватсона. Еще одним неприятным нюансом в «Пустом доме» стало то, что жена Ватсона – Мэри – за истекшее время вроде бы умерла. Это шло вразрез с довольно нелепым фактом: обитающий в библиотеке Ватстон вообще не припоминал, что был женат. Возможно, его супруга в рассказах фигурировала не слишком часто, а значит, не особо воздействовала и на героев повествования, однако о кончине Мэри мистеру Ватсону надо будет сообщить. Такое под ковер не заметешь, верно?

Впрочем, сейчас следовало сосредоточиться на Холмсе.

– Как дела, мистер Холмс? – с наигранной непринужденностью спросил мистер Хедли. – Вы в порядке?

– А что, есть причины, подразумевающие обратное? – отозвался гений сыска.

Он даже не обернулся. В помещении витал сладковатый, чуть-чуть терпкий запах. У мистера Хедли все поплыло перед глазами, и он заморгал.

– Никаких причин нет и в помине, – поспешно отозвался он. – А что у вас там за варево?

– Я экспериментирую, – кольнул Холмс взглядом – и возгласом.

– Да-да, конечно. Просто… надо бы… поосторожнее.

На стене находился вентиляционный люк. Куда он вел, неизвестно, но в мистере Хедли уже зародился стойкий страх, что мифическая полицейская ищейка может принюхаться и нагрянуть в Кэкстон с обыском.

Мистер Хедли прочистил горло и как можно отчетливей произнес:

– Goddag, hvor er du?[82]

– Что? – озадаченно покосился Холмс.

– Lenge siden sist[83], — продолжал гнуть свое мистер Хедли.

– А вы-то в порядке?

Мистер Хедли глянул в миниатюрный норвежский разговорник, который держал в руке.

– Jo takk, bare bra. Og du?[84]

– Вы говорите на… норвежском?