Музыка ночи

На кушетке зашевелился Ватсон.

– Что это значит? – сипловатым спросонья голосом спросил он.

– Хедли, похоже, ушибся головой, – пояснил Холмс, – и теперь ходит под впечатлением, что он норвежец.

– Бог ты мой! – сочувственно протянул Ватсон. – Ему надо отдохнуть. Присаживайтесь!

Мистер Хедли захлопнул разговорник.

– Головой я не ушибся, и садиться мне незачем, – заявил он. – Мне было интересно узнать, мистер Холмс, говорите ли вы по-норвежски.

– Постигать этот язык у меня никогда не было веских причин, – хмыкнул Холмс. – Хотя в юности я корпел над эпосом «Беовульф» и уяснил, что между староанглийским и норвежским действительно есть определенное сходство.

– Вы никогда не слышали о норвежском исследователе по фамилии Сигерсон? – полюбопытствовал мистер Хедли.

– Затрудняюсь ответить, – вымолвил Холмс и с подозрением уставился на мистера Хедли. – А почему он вас интересует?

Мистер Хедли все же решил присесть. Кэкстонский Холмс пока не обладал новой памятью, обусловленной возвращением своего литературного «Я», – и неизвестно, хорошая это новость или плохая. Однако свежий рассказ о Шерлоке сокрыть нельзя. Рано или поздно Холмс его прочитает, и тогда хлопот не оберешься.

Мистер Хедли выудил из внутреннего кармана пиджака свежий номер «Стрэнда».

– Держите, – сказал он, вручая его Холмсу. – Думаю, вам не мешает его пролистать.

Затем мистер Хедли повернулся к Ватсону.

– Прошу принять мои искренние соболезнования, – произнес он и вздохнул. – Ваша супруга скончалась.

Ватсон секунду-другую сидел молча, усваивая новость.

– Что за супруга? – наконец выдавил он.

* * *

Втроем они сидели в кабинете мистера Хедли, с распластанным посредине стола экземпляром «Стрэнда». Положение взывало к чему-то более крепкому, чем кофе, а потому мистер Хедли откупорил бутылку бренди и разлил спиртное по трем стаканчикам.

– Если он – это я, – заявил Холмс, – а я – это он, то я должен иметь его память.

– Логично, – степенно кивнул мистер Хедли.

– Но у меня-то ее нет, а значит, я – не он.

– Вы правы.

– Из чего следует, что теперь существует два Холмса.

– Ага.

– А что случится, когда Конан Дойл умрет? Другой Холмс тоже окажется в Кэкстоне?

– А с ним придет и второй Ватсон, – встрял Ватсон, до сих пор ошарашенный тем фактом, что он, оказывается, был женат (обстоятельство, понемногу и смутно начинающее воскресать в его памяти, восходя, вероятно, к временам «Знака Четырех»)[85]. – Но ведь так не бывает, чтобы вместо одних персонажей здесь топтались целых четверо! Это ж будет сплошная неразбериха.

– И кто из нас будет настоящим Холмсом и Ватсоном? – в тон ему спросил Холмс. – Очевидно, оригиналы – это мы, поэтому именно мы и должны жить в Кэкстоне. Но ведь может начаться жуткое сутяжничество со стороны наших двойников-претендентов, у которых, понятно, будут и свои интересы. Хуже того: что, если новые Холмс и Ватсон узурпируют публичное воображение? Мы что, перестанем в таком случае существовать?

Вероятность подобного печального расклада, безусловно, потрясла и Холмса, и Ватсона, и библиотекаря. Мистер Хедли был обескуражен. Он не мог представить, чтобы они истаяли в воздухе, а их заменили альтернативные версии их самих. Но не меньше его беспокоило то, как прибытие «самозванцев» скажется на Кэкстонской библиотеке. Шутка ли: ведь это потенциально может открыть дорогу всяческой пагубе в виде логических умножений. Что, если неканонические версии персонажей начнут появляться на пороге, претендуя на свою достоверность и сея вокруг раздор? Результатом может стать хаос.

Ну а библиотека? Мистер Хедли сознавал, что столь сложное и таинственное заведение, как Кэкстон, на каком-то своем глубинном уровне устроено совершенно немыслимым образом. Столетиями реальность и вымысел здесь, в Кэкстоне, оставались филигранно сбалансированы. А теперь есть угроза, что хрупкое равновесие может оказаться нарушено решением Конан Дойла воскресить Холмса.

– Ничего иного не остается, – сумрачно подытожил Холмс. – Нам надо отправиться к Артуру Конан Дойлю и сказать, чтобы он перестал писать детективные рассказы.

Лицо мистера Хедли вспыхнуло румянцем.

– Нет-нет! – мотнул он головой. – Так поступать нельзя!

– Но почему?