Музыка перемен

Уже поздняя ночь, родители спят. В наушниках играет «Se». И как первый раз меня снова душат слезы. Я зажала рот рукой, но почувствовав, что это вряд ли спасет, накрылась подушкой и со всей силой укусила ее за край, до собственной боли, до металлического привкуса крови.

Что я хочу? Я хочу быть счастливой. Но где же я совершила ошибку? Почему так больно снова? Одни сплошные вопросы в моей жизни. Кто ответит мне на них, раз я сама не знала ответов?

Часть 3. ПРЕМЬЕРА

Максим

В субботу к шести вечера постепенно к высокому белоснежному зданию с колоннами собирался народ. В театре витало нечто особенное; звенящая, готовая разбиться на тысячи хрустальных осколков тишина прерывалась редкими звуками оркестра. Так бывает всегда, когда готовится премьера.

Свет софитов, шелест грубой ткани кулис, красный бархат кресел, таинственные тени от подсвечников. Мало кто любит свою работу так, как люблю ее я! Сегодня маски в расшитых золотыми нитями костюмах навсегда украдут сердце зрителя. Будут безжалостно играть с ним, жонглировать, разбивать и собирать кусочки воедино! Украдут его память, стирая все последнее, что было, и наполнят ее новой жизнью, красивой и бесконечной. Со всех афиш кричало название премьерной оперетты «Вечер оперетт Жака Оффенбаха. «Муж за дверью» и «Званый вечер с итальянцами».

Я, тяжело дыша, стоял, подглядывая за рассаживающимися зрителями, и про себя читал молитву. Уже несколько лет я выхожу на сцену, но нервы были на пределе. Невероятно тяжело справиться с волнением каждый раз, особенно в премьерные дни. Мой голос, мой инструмент, мое бесценное сокровище. Меня любила публика, я был одним из тех, кого зал принял с первой секунды. Я отдавал всего себя, свою душу и свое тело зрителю.

В первом отделении я буду играть французского композитора-повесу, который, прячась от мужа своей любовницы, попадает через окно в дом к прекрасной незнакомке. Во второй оперетте предстану перед залом в образе бедного, но безумно влюбленного музыканта в дочь богатого человека. Сразу две главные роли, это потрясающе!

По окончании представления зал встает и купает в аплодисментах труппу. Несколько минут тихого счастья, поклон. Снова поклон. Зал выкрикивает мое имя и не отпускает. Я принимал букеты и поцелуи, беспрестанно повторяя слова благодарности. Я дарил любовь и получал ее. Необходимый обмен, который поддерживает мою жизнь.

Я кинул взгляд в темный зал. На меня устремлены любимые глаза сестры, наполненные слезами, я это чувствую. Как же хорошо! Но внезапно боль одиночества пронзила мою грудь вновь. И именно в эти, столь важные минуты, грудь горела огнем, напоминая о том, чего так не хватало.

Часть 4. МАКСИМ

Несмотря на то, что я уже довольно длительное время жил отдельно от родителей, наш семейный дом для меня всегда оставался родовым гнездом. Место моего детства и юности. Уже учась в институте культуры, я переехал в съемную квартиру. Так было лучше, учитываю мою сексуальность.

Возвращаясь в родные стены, всегда чувствуешь себя маленьким и беззаботным. А запах? Дом даже пахнет совсем по-другому. Мамины духи вперемешку с ароматом яблочного пирога. Я скучал по ним, находясь в своей однушке. Сейчас с родителями жила только сестра, я и Костя давно покинули общую, братскую комнату.

Странно видеть свою комнату после долгого отсутствия. Она казалась крошечной, забитой кучей пластинок и книг. Родители ничего не меняли в ней, будто я вышел всего на пару минут и должен через секунду возвратиться. И я возвращался, по правде говоря, очень редко. Не оставался больше чем на одну ночь — таких ночей на пальцах сосчитать — или пара часов в выходной день. Я помню, как в одну из таких ночей признался сестре. Прошло более пяти лет, но воспоминание свежо, что вызывает дрожь в теле. С тех пор мы с Ксюшей стали как сообщники, совершившие преступление. Отмалчивались во время семейных разговоров, посылая друг другу, понятные только нам двоим, взгляды. Все это выглядело со стороны наверняка забавно, если бы не было печально.

В углу комнаты стояло фортепиано. Я сел за него и поднял крышку. С нежностью провел пальцами по клавишам. Инструмент мне не хотелось увозить из дома, он прочно связывал меня с моей жизнью здесь. Несчитанные часы занятий, усилий, удачно и не особо сыгранных произведений. К всеобщему удивлению, отец город перевернул, чтобы достать его, но уже через месяц моих тренировок поклялся сжечь инструмент. Родители крайне редко приходили в театр, только на значимые для меня премьеры. На оперы родителей было бессмысленно приглашать, с мюзиклами дела обстояли веселее. А после того, как отец заснул во время одного представления, я долго дулся на него за это, после чего понял — лучше пусть сидят дома.