Музыка призраков

В последний раз Старый Музыкант видел Белое Здание в 1974 году, когда возвращался за Ситой. Три десятилетия промелькнули как одно мгновенье, но изменения разительны, упадок очевиден. Огромная могила – ни для мертвых, ни для живых, разве что для тех, от кого отказались и те, и другие. Стены так густо покрыты копотью и плесенью, что былое прозвище здания грозило вскоре стать непонятным. Если бы не монструозный силуэт, Старый Музыкант не узнал бы «муниципальное жилье». Впрочем, вряд ли в прежней квартире сохранились какие-то следы его семьи.

И все же, даже не дойдя целого квартала, он остался потрясен видом Белого Здания и не посмел приблизиться. Привалившись к высокой стене, отгораживающей виллу на углу улицы, куда ноги принесли его сами собой, Старый Музыкант прижимал руку к животу, стараясь унять дрожь. На рассвете он приехал на тук-туке с несколькими монахами, которые по выходным часто ездили в город собирать милостыню. Старик рассчитывал, что смена обстановки пойдет ему на пользу, и решил немного побродить один. С ним все будет в порядке, заверил он монахов, он знает город. Но теперь он недоумевал, как забрел сюда. Неужели Пномпень так изменился, что он больше не узнает улиц и не помнит, куда не надо сворачивать? Он пришел туда, куда не должен был приходить, и не может ни попятиться, ни двинуться вперед. И так всю жизнь.

«Дыши. Ты уже на месте. – Съехав по стене, он опустился на голый бетон, как нищий, и бросил на колени холщовую торбу. – Просто смотри – вдруг она мелькнет где-нибудь». Из-за угла показалась кошка и крадучись прошла мимо. По перекрестку с жужжанием промчался мопед. На другой стороне улицы собака зевнула и принялась чесаться о фонарный столб. Уличный торговец катил свою тележку со свежими булочками в сторону рынка. Было еще совсем тихо, только-только подмели улицы. Столицу еще не наполнили шум и суета. В чистом утреннем свете Старому Музыканту почти верилось, что можно счистить корку десятилетий и коросту обветшания и снова увидеть перед собой Ситу.

Она стояла в дверях темной гостиной, как в раме, широко раскинув руки – чтобы обнять его или не пустить в дом, Тунь не понял. Прежде чем отпирать замок ключом, который он носил на теле много месяцев, он помедлил, напомнив себе, зачем проделал такой путь, презрев опасности. Бои приближались к столице, и Тунь не мог оставить Ситу и Ом Паан на милость победителя. Учитывая жесточайшие репрессии правительства в отношении коллаборантов и семей предполагаемых подпольщиков, вывезти дочь в район, контролируемый повстанцами, представлялось наиболее безопасным. Тунь выбрал глубокую ночь, когда большинство людей крепко спят, когда необходимость сна берет свое, приостанавливая даже бои. Но стоявшая перед ним дочь смотрела на него совершенно не сонными глазами. Сита вышла в коридор в тот самый миг, когда он распахнул входную дверь. Неужели услышала, как ключ повернулся в замке? Или же интуиция подсказала ей, что папа вернулся, и Сита узнала его шаги задолго до прихода?

Тунь встал на колени, чтобы оказаться с ней на одном уровне, и прижал палец к губам, чтобы Сита не вздумала поднять шум и перебудить соседей.

– Сита, я вернулся… – прошептал он, обняв ее и крепко прижав к груди, еле сдерживая нахлынувшие чувства, грозившие переполнить сердце. Сита была мягонькой, как облачко или пушинка, и на мгновенье Тунь забыл обо всем на свете, забыл долгие месяцы, которые они не виделись. – Вижу, твои луны-спутники куда-то укатились, – поддразнил он, припомнив объяснение, которое дочка давным-давно придумала нежности своей кожи, этой упругой внешней раковины, амортизирующей ее внутреннее «я».

Растерявшись, Сита отодвинулась и с усилием, словно вспомнив о манерах, произнесла:

– Папа, я уже не маленькая!

Это было сказано настолько бесстрастно, что на долю секунды Туню показалось, что говорит не Сита, а кто-то другой. Дочка отступила на шаг, скрестив руки на груди, словно запрещая дальнейшие проявления любви.

Тунь, потрясенный таким недетским самообладанием, сел на пол. После его ухода прошел почти год, он понимал, что должен как-то объяснить свое отсутствие, но на это не было времени, да и с чего бы он начал? Он взглянул на Ом Паан, стоявшую за Ситой, на второй силуэт в полумраке. Втроем, подумалось ему, они похожи на рабочих сцены, которые незаметно поднимаются на погруженные во мрак подмостки и незаметно меняют декорации, готовя жизнь в иных обстоятельствах.

– Нужно уходить, – заикаясь, выговорил он. Получилось неуклюже, будто приказ, но Ом Паан кивнула и скрылась в комнате, которую делила с Ситой. Через несколько секунд она вышла с двумя узлами.

– Я знала, что вы вернетесь, сэр, и приготовилась, – сказала она со спокойствием, которое могло означать только одно: в ожидании его возвращения они несчетное число раз репетировали встречу и спешный уход, чтобы девочка свыклась с неизбежным расставанием с домом и привычной жизнью. – Мы готовы.