Музыка= радость и боль моя

Я бывал на многих фронтах и видел тяжелое, незабываемое. Но выступать без винтовки артисту на фронте... Сложно. Об этом надо подумать. И тогда у меня было отчетливо в сознании — как бы не зародилась мысль у того, кто идет через минуту в сражение, в атаку: я иду защищать Родину, а в землянке — все же в тылу, остался человек, который тоже мог бы взять в руки винтовку. Прошло уже столько лет, но мои чувства такие же, какие были тогда, на фронте. Сложно это.

* * *

Как не вспомнить, что Максим Дормидонтович Михайлов спел в частях действующей армии, прямо в окопах, около тысячи раз предсмертную арию Сусанина. Аккомпанировал ему скрипач Большого театра, но не на скрипке, а на баяне. И это хорошо звучало. Когда он пел, его слушали в окопах, ему верили…

* * *

Сохранилось фото: Куйбышев, оперный театр. На сцене оркестр Большого театра. С. Самосуд за пультом. На этом фото М. Рейзен, А. Батурин, В. Дулова, Д. Шостакович и я. Это на одной из репетиций 7-й симфонии Шостаковича. Был А. Н. Толстой. После этого появилась статья в “Правде”, где написано примерно так: этот полувзрослый, полумальчик с волосами, которые никак невозможно уложить на его голове, создал необычайную вещь. Толстой сам признавался, что он не все слышит в музыке, “но что-то мне дано, что я разбираюсь, где хорошо, а где плохо”. Так вот — это гениально! Этот мальчик гениальный!

Он подходил к Шостаковичу и повторял: “Мальчик, ты гениальный!”. А написал он о том, что в войну и художники ковали оружие каждый как мог...

* * *

Вспоминаю наши выезды на фронт, в Перхушково, где был штаб во время обороны Москвы. Помню, как играл Эмиль Гилельс — рояль стоял на двух грузовиках.

А сколько погибло наших товарищей — Окаемов, Редикульцев, Корф, Рудин... Сколько кинооператоров... Светлая им память!

В годы войны я очень часто пел вальс “На сопках Маньчжурии”. Текст его мне дала из Ленинской библиотеки Т. Л. Щепкина-Куперник — обаятельный поэт, которую я знал лично,— но он не подходил по-ритму, не “ложился” на музыку. Нам пришлось самим приводить его к законченной форме.

Были мы и в Сталинграде. Концерт был на площади. Пел я классическую программу, а потом, когда стало уже темно, с факелами и цветами шли на поклонение героям Отечественной и гражданской войн. При всем волнении, охватившем меня, заметил я молодого человека, прикуривавшего от Вечного огня. Это больно врезалось в память. Потом, много лет спустя, я обращался к местным властям с предложением-проектом чествования памяти погибших в сражении под Сталинградом и кое-что из предложенного мною находит отражение в наши дни...

* * *

Как возникло желание воскресить во время войны знаменитый вальс “На сопках Маньчжурии”?

Случилось так, что Алексей Алексеевич Игнатьев, воевавший в японскую войну 1904—1905 гг., был тогда, когда я начал потихоньку наигрывать на рояле этот вальс. Он необычайно воодушевился: “Слушайте, это же божественная музыка, она меня до слез трогает...” Он начал вспоминать слова... Один из куплетов он мне и подсказал. Но ведь одного куплета недостаточно, вальс не имел концовки. Мы долго работали над словами и музыкой: Сергей Михалков, Александр Цфасман и я. Первый раз исполнение этого вальса прошло по радио. А потом не было такого концерта во время войны, где бы я не пел этот вальс...

* * *

Помню эпизод из военной хроники, собственно, одну из немногих своих съемок на фронте, которую я видел тогда же, во время войны.

Я с гитарой, вокруг — бойцы. Они необычайно дисциплинированные, очень внимательно слушали. Я думал, что они так слушают, потому что я, мол, такой певец... Но оказалось, что самолет, который пролетел во время съемки над нами, был немецким разведчиком, и командир дал неслышную команду “сидеть смирно”, чтобы не выдать своего присутствия. Люди военные знают, что за разведчиком сразу может быть налет авиации. Потом мне говорил оператор этой съемки: “Сейчас после разведчика будет налет и будет не один самолет”. А я ему отвечаю: “Вот Вы сейчас бы меня сняли, когда я понял, что это было на самом деле. Вовсе уж не такой я храбрый!”.

Надо сказать о кинооператорах на войне. Много они сделали, и многие-многие не вернулись! Честь им и слава!

* * *

23 августа 1943 года. Наши войска вторично вошли в Харьков. Положение было трудное. Тот, кто помнит Харьков, знает, что немецкая артиллерия еще стояла на Холодной горе, а мы уже входили там, где сейчас Парк имени Шевченко. В этой части города.

Нам прежде всего угрожало удушье: нечем было дышать. Все эти старинные одноэтажные домики — они не горели, дымились, тлели. И от этого был страшный смрад.

Я помню многие лица. И помню, как один человек подошел и говорит: “Спасибо Вам, что Вы такой”. Я отнес это к своей профессии. Оказалось другое. Он вынул из кармана листовку и говорит: “Вот Ваш пропуск”.

Во время войны мы писали антифашистские воззвания. И не только я. Под этими воззваниями подписывались Бажан, Довженко, Петрицкий. И ночью с самолетов листовки с текстами этих воззваний сбрасывали в немецкий тыл. Вот с такой листовкой и подошел ко мне человек в Харькове.