Обратившись к фигуре певца, которая у Фичино и Полициано связывалась с фигурой Орфея, нетрудно заметить фундаментальный сдвиг в системе восприятия. Осуществляемая одним-единственным певцом или певицей презентация текста, направленная на пробуждение аффектов, происходила в пространстве нового музыкального опыта: отныне существовали те, кто поет, и те, для кого поют, то есть актеры и реципиенты, – а подъем чувств, достигаемый во время исполнения, должен был уничтожить преграды между теми и другими. Эта основополагающая перемена как раз и означала «конец Ренессанса» в музыке, и фигуре певца принадлежала здесь знаковая роль. Интересы и пристрастия той эпохи, когда так сильно восторгались «Метаморфозами» Овидия (что сказалось и на сюжетах музыкальной сцены), словно бы воплотились в этой фигуре, в перформативной ситуации, какой в музыке доселе не существовало или, во всяком случае, не существовало в нормативном качестве и в соотнесении с музыкальным произведением. Произошедшую смену парадигмы подчеркивает идентификация с поющими мифологическими персонажами (Дафной, Ариадной и особенно с Орфеем), которыми были густо населены первые оперы,
Рис. 22. Хендрик Тербрюгген. Певец. Масло, холст, 104 × 85 см, с датой 162[?] (последняя цифра не поддается прочтению), Гетеборг, Художественный музей, инвентарный номер 1130. – Как давно уже было отмечено историками искусства, изображенный Хендриком Тербрюггеном (1588–1629) певец пребывает в состоянии экстаза. Подобный тип изображения встречается довольно часто, и поэтому можно усомниться в том, что перед нами портрет конкретного человека. Скорее, на картине запечатлен новый тип исполнителя, певца-артиста, который столь характерен для XVII века.