Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

Io veramente ne i tempi che fioriya in Firenze la virtuossima Camerata dell’Illustrissimo Signor Giovanni Bardi de’ Conti di Vernio, oye concorreya non solo gran parte della nobiltà, ma ancora i primi musici, & ingegnosi huomini, e Poeti, e Filosofi della Città, hayendola frequentata anch’io, posso dire d’hayere appreso più da i loro dotti ragionari, che in più di trent’anni non ha fatto nel contrapunto… [Caccini 1601: л. Aiv],

то есть:

Во времена, когда во Флоренции процветала высокодобродетельная Камерата прославленного синьора Джованни Барди, графа Вернио, где состязались между собой не только многие знатные господа, но и наиважнейшие из ученых-музыкантов, и гениальные люди, и поэты, и философы сего города, тогда посещал и я это собрание, и я могу сказать, что узнал из ученых бесед больше, чем выучил за тридцать лет освоения контрапункта.

Согласно Каччини, музыка служит презентации языка – как в отношении содержания, так и в отношении формы, как в отношении concetto, так и в отношении verso. Контрапункт в его строгой форме, конечно, правилен с точки зрения техники склада, однако он неизбежно разрушает эту двойную связь с языком:

così ne madrigali come nelle arie ho sempre procurata l’imitazione de i concetti delle parole, ricercando quelle corde più, e meno affetuose, secondo i sentimenti di esse; e che particolarmente hayessero grazia, hayendo ascosto in esse quanto più ho potuto l’arte del contrappunto, e posato le consonanze nelle sillabe lunghe, e fuggito le breyi, & oßervato l’istessa regola nel fare i passaggi [Ibid.: л. Br],

то есть:

как в мадригалах, так и в ариях я всегда старался воспроизводить идеи (concetti) слов; стараясь найти более или менее сильные струны аффектов, я следовал за изображаемыми чувствами; всё это должно обладать грацией, а для того я, насколько мог, прибегнул к искусству контрапункта, я консонансы ставил в соответствии с долгими слогами, а кратких избегал; оному же правилу следовал я и в пассажах.

У Каччини инструментом контроля артиста над самим собой является используемое также Вазари понятие grazia; в данном случае оно, по-видимому, заимствовано у Бальдассаре Кастильоне. В представлении Каччини, grazia соединяется с virtus (virtù), так как именно добродетель заставляет позабыть об изощренных усилиях композиторской работы. В этом смысле grazia, или intera grazia, является в том числе предпосылкой для свободного обращения с нормами композиции, обусловленными структурой музыкального склада; таким образом, сочинение музыки окончательно переводится в разряд ремесла, pratica.