Музыка тишины

«Молодец», – подумал он тогда о своем друге, хотя его немало поразило то, что в таком абсолютно лишенном самой элементарной музыкальной подготовки человеке, как Адриано, может скрываться столь тонкий артистический талант. Он испытывал чувство восхищения перед другом – чувство, которому не грозило перерасти в зависть. Ведь с самых первых мгновений Амос идеализировал их дружбу и стал бы защищать ее любой ценой, без малейших колебаний и предубеждений, с почти фанатическим рвением – рвением, которым так часто переполнены юные сердца.

XVIII

Несмотря на серьезные перемены в Амосе, в его манере одеваться и поведении, отношения с прекрасным полом оставались для него нерешенной проблемой. Хоть судьба и наградила его вполне приятной внешностью – мальчик вырос в высокого и стройного юношу, с иссиня-черными волосами, правильными, мужественными чертами лица и хорошей фигурой с широкими плечами, узкими бедрами и длинными мускулистыми ногами, – ему никак не удавалось пробудить интерес в девушках, в особенности в тех, кто ему нравился. Пытаясь анализировать ситуацию, он приходил к выводу, что причина, вероятно, кроется в его поведении: он отдавал себе отчет в собственной застенчивости и в неуклюжести своих порой отчаянных попыток понравиться; довершал дело его физический недостаток. Он понимал, что ему необходимо смириться с этой печальной реальностью, и потому сосредоточил свои интересы на множестве других вещей, которые, как он надеялся, со временем смогут сделать его более привлекательным для противоположного пола, а также более уверенным в себе – словом, настоящим мужчиной. А пока он никак не мог объяснить самому себе успех некоторых своих ровесников, казавшихся ему совершенно пустыми, неприятными, лишенными и доли человечности и абсолютно неспособными следовать за идеалом. Он сталкивался с ними на главной улице Понтедеры или где-нибудь еще – те шли под руку с ослепительными девушками; при этом Амосу они казались смешными и фальшивыми, и он понять не мог, что в них могло разбудить чувства в нежных девичьих сердцах. «Да, все-таки жизнь – странный фарс», – думал он в такие минуты, а сам пытался постичь те таинственные правила, посредством которых каждый из персонажей передвигается по сцене, исполняя собственную роль; и чем больше он силился понять, тем меньше ему это удавалось – он блуждал в лабиринте своих мыслей, догадок и надежд.

В этом смысле наш герой, вне всякого сомнения, страдал; страдал, но не отчаивался, ведь некое странное предчувствие подсказывало ему, что необходимо быть стойким, терпеливо ждать и сохранять оптимизм. И он довольствовался тем, что имел: любовью друзей и родных, своими занятиями, успехами, которых он достигал… «В общем-то, – говорил он себе, – мне нечего жаловаться. Множеству людей живется гораздо хуже». Амос заставлял себя не думать о том, чего ему не хватает, минимизировать любую проблему, любую сложность, любое противоречие.

Мысли о том, что Барбара дарила внимание другим, конечно, делали ему больно, но он умел взять себя в руки. В конце концов, та же горькая доля не обошла и Адриано, а, как говорится в пословице, «на миру и смерть красна». И потом, у него ведь были его надежды, его мечты, в которых он мог сколько угодно наслаждаться своей платонической любовью.

Каждое утро он просыпался с радостным ощущением, что вскоре увидит Барбару, сможет поговорить с ней; всякий вежливый жест с ее стороны, любое внимание, любая случайно брошенная фраза пробуждали в его душе новые мечты, новые надежды, которые он пестовал день ото дня. Все это происходило на фоне его любимой музыки, помогавшей Амосу уходить в себя и оставаться наедине с собственными мыслями.

Однажды, когда он в одиночестве проводил время в своем кабинете, слушая запись «Сельской чести» и одновременно читая стихи Гоццано, он внезапно почувствовал животрепещущую необходимость самому сложить стихотворение для Барбары, как уже однажды случилось с ним, когда он испытывал определенные чувства к Алессандре. Но на этот раз он решил никому не читать их, ему просто хотелось оставить их себе, написав для собственного удовольствия. Он захлопнул книжку, выключил магнитофон, сел за пишущую машинку и быстро напечатал: