Музыка войны

Люди выходили из консерватории в шубах, пальто, куртках, и я, подобно следователю, разглядывал каждого из них: как же сложно было среди всей этой верхней одежды не пропустить Катерину! Конечно же, она должна была выйти позже всех, когда зрители покинут консерваторию, но вдруг именно сегодня она разгадала мой замысел и решила предупредить меня, скрыться заранее в толпе зрителей?

Наивный, она и не думала обо мне, как я понял много позже. Лишь только толпа рассеялась, а улица стала значительно тише, словно затаилась в ожидании очередного нервического объяснения между мной и Катей, она наконец вышла. И сразу же увидела меня – я поймал ее, преградил ей путь.

– Ты?! Опять! – Воскликнула Катерина, но как будто без прежнего неудовольствия в голосе. – Зачем мерзнешь здесь?

– Да ты ведь попросила охрану не пускать меня больше в консерваторию.

То ли Катя была уставшей после концерта, то ли она действительно прониклась моими многочисленными попытками установить с ней хотя самую зыбкую связь, а может быть, просто сжалилась надо мной, как сжалилась бы любая женщина с горячим сердцем и с душой хотя отчасти столь же страстной, как у моей Кати, но в этот раз она не стала гнать меня.

Мы молча шли вдоль еще полной людского гомона и шума машин и такси улицы, пока я не предпринял робкую попытку заговорить, но она резко перебила меня, словно хотела предупредить мои дальнейшие ухаживания за ней:

– Я только что вернулась из Донбасса.

– Из Донбасса? Хм. Давала концерты… Ну и как она, музыка войны?

Если бы я знал правду, то никогда не сказал того, что сказал только что. Вспоминая эту сцену много позже, не понимаю даже, как Катя не впала в бешенство и опять не прогнала меня. Горькая усмешка чуть тронула ее полные губы, она бросила на меня обрывистый, но одновременно полный такого бесконечного страдания взгляд, что холод пробрал меня до кончиков ногтей.

– Нет никакой музыки войны, Саш. Война – это шквал огня со всех сторон, когда даже из-под земли сам черт достает тебя… мины… мины-лепестки даже в городах… Дети без рук, ног, глаз. Если это не артиллерия, то бесконечные беспилотники, от которых пешему не убежать, если не беспилотники, то артиллерия или ракеты, или их осколки. Это нескончаемый грохот, и кровь, и слезы, и боль… это, пока ты жив, бесконечный забег по лезвию ножа. Это уничтоженные до основания города и поселки, и тысячи обескровленных людей. Это вывороченный наизнанку миропорядок, когда Ад прорывается сквозь Землю огромной грыжей, и эта гниль заполонит собою все, если от нее не избавиться, но видит Бог, как болезненно это избавление!..

Зачем она все это говорила мне, человеку, как она полагала, чуждому ей во всем по духу? Быть может, она все же еще верила, что мы были родные люди, ведь нас так многое связывало? И все же в конце ее пламенных слов я почувствовал, что она сейчас разрыдается, потому решительно схватил ее за локоть.

– Так, пойдем, пойдем…

– Куда? – Растерялась она.

– Да хоть сюда! – Я утянул ее в первый попавшийся ресторан.

Мы разместились в креслах за ширмой, подальше от людских глаз и суеты зала. Тогда-то Катерина, смирившись наконец с тем, что я не оставлю ее в покое, пока не узнаю истины, раскрыла мне все свои тайны, и я наконец узнал, чем она занималась и где жила все эти годы. Открывшаяся правда потрясла меня, она была хуже смерти, хуже пытки, и все же, спустя время я нашел в себе силы поведать обо всем, что узнал в тот день, потому я делюсь со своими читателями рассказом о любви и борьбе Катерины Воропаевой, девочки, рожденной посреди заснеженной сибирской тайги в увязшем в бескрайних сугробах тракторе.

Глава двадцать первая

После расставания со мной за Катериной стали ухаживать почти все мужчины из ее окружения: музыканты, бывшие однокурсники, свернувшие с эстрадного пути, и даже, сколь это ни странно звучит, ее ученик. Да, тот самый банкир, решивший в зрелом возрасте научиться играть на скрипке, к которому я некогда ревновал, лишь только узнал о том, что Катерина одинока, пригласил ее в театр, а затем в ресторан.

Будь это кто-то другой, она бы сразу отказала, потому как знала, что, будучи во власти разрушительных переживаний, она не была готова к новым отношениям, но ведь это был недосягаемый Александр, человек, смотревший даже на нее – красивую женщину – сверху вниз, как на человека второго сорта. Неужели пьедестал, на который он вознесся, был не столь высок, и с его вершины он все же был способен рассмотреть красоту, когда она представала перед ним? Неужели все эти месяцы он скрывал свое истинное отношение к Катерине?

Любопытство взяло вверх, ей захотелось понять и узнать поближе этого загадочного и скрытного человека, со стороны казавшегося лишенным мирских чувств и не способным на соблазны.