Музыка войны

– А где сейчас дешево? – Засмеялась Валя. – Особенно после падения курса рубля в прошлом году. Спасибо нашему правительству любимому: обесценили зарплату вдвое.

В это самое мгновение Артур наклонился и что-то шепнул Лене, она скорчила лицо и, видимо, сказала ему что-то неприятное, отчего он вспылил так, что мы почти расслышали его грубые слова. С самого утра путешествия они то ссорились, то мирились, при том последнее делали всегда нарочито страстно, будто пытаясь доказать всем окружающим, что любили друг друга больше остальных. А ведь встречаться они начали, быть может, всего месяц назад.

– А между тем Катя так и не ответила на поставленный вопрос. – Заметил Леша, отчего-то не сводивший с нее глаз с самого нашего прихода в ресторан.

И действительно: в красном вечернем платье, с подведенными темной тушью глазами она была несказанно хороша. Стоит признать, что и Валентина, постройневшая, со светлыми кудрями, которые так ей шли, была красива, но была красива как настоящая кокетка, ласковая и улыбчивая со всеми. Была хороша и Лена, высокая, темноволосая, с носом с горбинкой и большими бархатными карими глазами – наверное, наш столик приковывал взгляды всего ресторана: и посетителей, и официантов.

Но… быть может, это было наваждение! Но… я смотрел на них и не мог избавиться от мысли: все трое необыкновенно хороши, но только при взгляде на Катю думаешь, что хочешь обладать ею или умереть, потому что после того, как увидел ее, имел счастье быть знакомым с ней, не хочешь более знать никого из женщин. Что, что это было? До сих пор я мучусь этим вопросом и не могу дать точного ответа. Порой мне кажется, что это была некая уязвимость в ее облике, в телодвижениях, языке губ, порой, что это – загадочность, порой – недоступность. В другие дни я думаю, что – глубина, и только она. Быть может, это была самая глубокая женщина, а может и вовсе самый глубокий человек из всех, что я встречал в своей жизни; в ней никогда не было место клише и пошлости, она на каждое слово могла дать настолько странный ответ, странный, но в то же время несущий в себе какую-то свою неотчуждаемую и неочевидную правду, что ты был бессилен перед властью ее обаяния, ты будто погружался в нее всю и, влекомый в самые бездонные дебри ее рассудка и духа нитью, которую она вдела в тебя, более не мог найти выхода обратно: ты плутал и плутал, очарованный и околдованный. Мне иногда думается, что самая большая любовь в жизни – это любовь к человеку, которого ты бессилен постичь, к человеку, который во много раз объемнее и многомернее тебя.

Но, как говорил Лев Толстой, большего человека мы ценить не можем, ибо мы не видим того, что он больше нас – так и я не ценил Катерины, когда это было нужно. Зато сумел оценить ее тогда, когда от этого уже не было прока; стало быть, и я с годами стал больше? Быть может, и так. Быть может, и так!

– Вероятно, мой ответ прозвучит теперь не совсем уместно. – Произнесла наконец Катя, не глядя на меня. – Но… дело все в том, что я не могу себе представить того, чтобы я долго жила вне нашей страны.

– Но ведь у нас все так плохо! – Артур не удержался, а ведь я отдельно разговаривал с ним и просил не давить на Катю в эту поездку.

– Скажем, не все так плохо. – Поправил его быстро Леша. – Но в Европе намного лучше. Пенсии высокие, пособия тоже. Профсоюзы хорошо работают, следовательно, человека выгнать с работы сложно, это особенно важно с возрастом. У нас в сорок лет уйдешь с работы – новую, быть может, не найдешь уже.

– В регионах безумно низкие зарплаты. – Заметила Валя.

– Нет свободы слова. – Вторил ей Артур.

– А где она есть? – Засмеялась Катя, но никто не понял ее возражения.

– Нет демократии, нет возможности сменить президента. Установилась порочная монархия, так скажем. – Вновь заметил Артур.

Все мы словно сговорились и теперь смотрели на Катю с любопытством. А ведь знали, что так нельзя, что это навредит нашим отношениям и мне, в частности, но удержаться не могли, даже я не мог, потому что на нашей стороне была правда. Катя переводила взгляд с каждого из нас, загадочно улыбаясь чему-то; казалось, она находила наш сговор забавным. Но неужели наши доводы, столь важные, столь существенные, не подействовали на нее? Ведь она сама была родом из глубинки, однажды опустошенной, разоренной старыми властями и забытой новыми! Наконец Катя ответила:

– Видимо, это то, что у нас, у русских, называется «любовью».

Артур всплеснул руками от негодования.

– Неужели тебя совсем не волнует, что здесь реально намного лучше жить нормальному человеку?

– Если женщина любит мужчину, а вы ей предлагаете полюбить другого, оттого только, что у него кошелек больше, то что это будет за женщина, если она поддастся на ваши уговоры?

– Это совершенно несопоставимые вещи! Любить родную страну можно и на расстоянии, это тебе не женщина или мужчина.

– Да, наверное, ты прав, а я – нет, Артур. Но все же я останусь при своем мнении.