Музыка жизни

что жизнь рифмует ловко честь и спесь?

Обвисли скорбно крылья у зонта,

А город корчит грустные гримасы.

И я прошу прощения у Спаса,

И вновь молю о милости Христа.

Мандариновая долька

Мандариновая долька

яркой каплей на паркете.

Мне не радостно, не горько,

мне никак на этом свете.

Всё, что было сердцу мило,

было дорого без меры,

вдруг обличье изменило,

претекло в иные сферы.

Всё, чему молилась втайне,

обратилось к лжи и лести.

Удивлялась раньше крайне

нереальности известий.

А теперь смотрю сквозь пальцы

я на эту гибкость мнений.

Ведь интриги – лишь скитальцы

в рамках прошлых отношений.

И не чувствую я злобы,

и не давят сердце боли.

Допустили, видно, фобы

передоз дерьма и соли.

Вероятно, наступила

атрофация реакций.

Правда, я на всё забила.

Баста. Смена декораций.

За кулисами судьбы

Ветвей изящные сплетенья —

как лёгкий росчерк вензелей.

И почему-то нет сомненья,

что дождь по знаку Водолей,

что совершенное блаженство —

сиянье капель на стекле,

а вкус любви и совершенства

напоминает крем-брюле.

Плывут во времени картины.

То вижу истинный исход

своих надежд, то – из пучины

внезапно вспыхнувший восход,

то я горю, то снова гасну,

распознавая день и час,

что может принести опасность,

или напротив – Божий Глас.

Понять стремлюсь загадки ветра,

как ход таинственный ферзя.

Что – мне? Дорога цвета фетра

или высокая стезя?

Осенней ноты постоянство —

в мотиве утренней трубы.

Я – за кулисами пространства.

Я – за кулисами судьбы.

«День когда-то наступит Судный…»

День когда-то наступит Судный,

остановится бег реки,

нас окрестят суровые будни,

но не с правой, а с левой руки.

А пока – золотистого хлеба

добрый вкус, и колосьев хор,

да прозрачного тихого неба

кафедральный святой собор.

«Не забывай наш тихий дом…»

Не забывай наш тихий дом,

пустынный сад и звон цикады,

сирени пышный окоём

у покосившейся ограды.

Живя в объятьях суеты,

ты здесь уже давненько не был.

Вновь вишен белые цветы —

как звёзды на зелёном небе.

«Читать непринужденно и с листа…»

Читать непринужденно и с листа

все партитуры жизненных событий,

непризнанных, но праведных открытий,

снимая души грешные с креста.

Распознавать всё истинное влёт

и, сказочность мечты своей лелея,

ждать паруса сияющие Грея

хоть сотни лет, хоть жизни напролёт.

Отверженность отвергнутых пройдёт,

как сон, как лихорадка, как химера.

Останется незыблемая вера.

А смерть? Она, поверьте, подождёт.

«Я – словно пифия, я – извлекаю суть…»

Я – словно пифия, я – извлекаю суть,

брожу по чердакам смятенного сознанья.

Как долог, как таинственен мой путь:

от заблуждения —

     до душепрорицанья…

Моё обветренное завтра

Моё обветренное завтра,

моё остывшее вчера.

Небрежно разогретый завтрак

и чайных пауз вечера.

Часы и дни – шальные птицы —

всё норовят перелистать

и ночи тёмные страницы,

и утра чистую тетрадь.

Щемящий запах сигареты.

И на душе то рай, то смрад.

И нескончаемое лето.

И ярких окон маскарад.

«Уставший день никак не мог уснуть…»

Уставший день никак не мог уснуть.

Садилось солнце, исчезали тени.

Мне не хватало неба – обернуть

мои давно озябшие колени.

Мне не хватало воздуха в груди.

На самом горизонте меркли дали.

Они лишь знали то, что позади,

а то, что впереди, еще не знали.

Они в закатном нежились тепле,

ступали за черту без промедленья —

быть может там, в неведомой земле,

есть жизнь, и рай, и сердцу утешенье.

«Жимолость пахнет жасмином…»

Жимолость пахнет жасмином —

кремовый лакомый цвет.

Солнце плывет бедуином.

Тает сияющий след.

И карамелево сладко

песню выводит пчела.

И неоправданно кратка

жизни прошедшей глава.

Скоро пролог с эпилогом

вытеснят жалкий сюжет.

Если предстану пред Богом,

дам ли достойный ответ?

«Ещё не скошенная нива…»

Ещё не скошенная нива

поёт Всевышнему псалом,

и богомолицею ива

меня встречает за селом.

Я, как молитву, с детства знаю

телеги монотонный скрип

и с увлечением читаю

дороги пыльной манускрипт.

Ведь путешествуют по свету

под зычный смех, под гулкий стон

и добродетели карета,

и зла роскошный фаэтон.

Так со времён далёких Ноя

мир мчится по простору лет.

Постой, не знающий покоя

моей души кабриолет…

«Мы можем увлекаться и любить…»

Мы можем увлекаться и любить,

испытывать восторг и ликованье

и даже чашу радости испить,

вдруг отключив рассудок и сознанье.

Но в полной мере, что ни говори,

мы не способны испытать блаженство.

Ведь правильно писал Экзюпери:

нет в этом бренном мире совершенства.

«Когда кувшинка жёлтую ладонь…»

Когда кувшинка жёлтую ладонь

на глади вод нечаянно раскроет,

а мелкий дождь слезой её умоет, —

не тронь тогда безгрешную, не тронь.

Так души раскрываются подчас,

обласканные нежными лучами,

и пребывают безмятежно с нами,

покуда не обманем, изловчась.

Запорожье

Как изменился детства город —

играет стать, сияет лик.

Но в ярких красках дышит холод,

какой-то незнакомый шик.

Дома, реклама, толпы, фары.

Но мне не важен вкус и сорт —

дороже росчерк улиц старых,

асфальта выцветший офорт.