Музыка жизни

на жалкий и замызганный базар.

Для них товар – и женщины, и дети,

им непонятны совесть, горечь, боль.

Дороже им всего на белом свете

заглавную играть под солнцем роль.

Как одолеть бессмысленную гонку,

остановить летящий паровоз?

Ведь от чумы не выставишь заслонку

и не напишешь Господу донос.

Я приведу один лишь довод веский

и уверяю, это неспроста

сказал когда-то Фёдор Достоевский,

что мир спасёт святая красота.

Стареет мир

Стареет мир, ему к лицу

дерев позолочённый локон.

Трамвай катает по кольцу

и смотрит вдаль глазами окон.

Как часто в жизни – наугад,

то по прямой, а то по кругу.

Души стремительный фрегат

не знает праздного досуга.

Меняет космос лик времён,

лоснятся лацканы столетий,

и даже Бог весьма пленён

таким раскладом на планете,

что постепенно, день за днём

мы приближаемся к развязке.

Иду и я таким путем,

но со своей мечтою в связке.

И пусть устала, но мой дух

да не окажется в полоне!

…Фонарь моргает, день потух,

лишь стая капель на ладони.

«Я радости малой сегодня просила у Бога…»

Я радости малой сегодня просила у Бога —

ну чтоб не такой уж печальной, забытой, убогой.

Ну чтоб не совсем безнадёжно отвергнутой Музой,

чтоб миру не в тягость и детям не горькой обузой.

Смотрела в глаза, что внутри золотого киота,

как будто меня к ним магнитом притягивал кто-то.

Ответа просила, хотя ведь доподлинно знаю:

тщетою живу и, быть может, у самого края.

Маски

Не думаем о Боге и о благе,

не грезим о спасении души

и, будто бы резные саркофаги,

покоимся в безделье и тиши.

Стремится год опередить минуту.

И мы, не зная, что нам суждено,

надеемся, что в смертный час BAUTU

удастся заменить на DOMINO.

Я у стены стою

Когда к ней прислоняешься —

она отступает.

………………………………

Когда её разрушают —

Она остаётся в умах.

Галина Воропаева

Ну что стена? Она всегда молчит,

хранит все мысли, тайны и секреты,

когда светло и музыка звучит,

когда твердят свои стихи поэты,

когда поют. Но в чём её вина,

что безъязыка в этом глупом мире?

Да и ещё была бы хоть одна, —

а то ведь сразу и вокруг четыре.

А может, всё же с ней заговорить?

Прочесть молитву и поставить свечи,

плохое всё поглубже затаить

и доброе не расплескать при встрече.

Но всё – как цвет с опавшего куста:

она в себя мою вбирает душу.

Я у стены стою, как у креста,

и вряд ли я её когда разрушу.

Предъюбилейное

О, вороны, не надо ворожить

и тасовать дожди, апрели, марты.

Так часто врут беспечных листьев карты,

и так душе мечтается пожить,

что отметаю вашу ворожбу.

Я вас прошу, не надо злобно каркать,

ведь в тишине разверзнутого парка

причин для смерти я не нахожу.

Ну вот не надо только говорить, —

да что вы в самом деле, чисто здрасте,

пророчите какие-то там страсти,

когда ещё так хочется творить!

Мне часто попадались на пути

те станции, где души горе душит.

Но я прошла отрезок чёрной суши,

а значит, я могу ещё идти.

И пусть кричит над пашней вороньё,

и пусть дожди и сумрачная слякоть,

душа моя, молю, не надо плакать —

мы платим все. Но каждый – за своё.

«Есть нечто большее, чем боль…»

Есть нечто большее, чем боль:

есть ужас разочарованья.

Он – средоточие страданья.

Он – и Голгофа, и юдоль.

Трисвятое

Собора каменные ризы.

Колоколов златая рать.

И крест, как будто голубь сизый,

вознёс Владимирскую стать.

Церковь Вознесения

Опираясь о земную твердь,

в небо устремляя луч креста,

безгранично попирает смерть

церковь Вознесения Христа.

Коломенское, 2010

«Не туман, и не усталость…»

Не туман, и не усталость,

и не сумрачная мгла —

за окном маячит старость,

как кощеева игла.

Ну да к черту, что такого —

ворожит старуха зря.

Свежесть неба голубого —

как подарок ноября.

Ноябри за октябрями —

чередуются года.

Лужи малыми морями

омывают города.

Ничего, не надо плача —

что мне слякотная грусть?

Родилась – и в том удача.

Жизнь – как песню – наизусть.

«Мне ясен смысл любой борьбы…»

Мне ясен смысл любой борьбы:

нам, умерев, не возродиться,

не откупиться от судьбы,

от горя не отгородиться.

Не убежать от вечных дел

и от любви не уберечься.

В любой момент от наших тел

высокий дух готов отречься.

Мы так бессильны, так малы

в том мире, что зимой измотан.

Берёз озябшие стволы

обуты в ледяные боты.

Паденье это или взлёт —

нам в Божьей власти оставаться.

Весна лишь только запоёт —

не сможем ей сопротивляться.

Нам предначертаны пути,

восторги, горечи, тревоги.

И не свернуть и не сойти

с ниспосланной тебе дороги.

«Вновь убегаю от седых тревог…»

Вновь убегаю от седых тревог,

от сутолоки, города и шума.

Мне окон тайны смотрят вслед угрюмо,

и вечера слегка возвышен слог.

Преодолею суетности грань,

что делит мир на призрачность и вечность.

Надежды парус тихо тянет длань

и манит за собою в бесконечность.

И близкие, и разные

«Вновь небо цвета олова…»

Вновь небо цвета олова.

Звезда, как образ, светится.

Деревья клонят головы

и торопливо крестятся.

В ливрее мокнет улица.