Музыка жизни

На следующий день, чтобы выглядеть «по-примадонистее», я впервые в жизни сделала маникюр. Пусть это не покажется странным и смешным, но это было именно так. В нашей семье ни мама, ни я никогда не пользовались косметикой, не делали маникюра — все это было из-за папы, который просто ненавидел размалеванных женщин, ненавидел неестественность. Что ж удивляться, если, получив такое спартанское воспитание, я тоже не пользовалась в жизни косметикой. (Кстати, потом Марио и Рина сказали мне, что их покорила естественность и скромность наших женщин. Это отмечали и итальянцы, которым нравилось в советских певицах, приезжавших в Милан на стажировку, что у них естественные волосы, естественные лица. Это много позже мы стали «приобщаться к цивилизации», причем порой в какой-то странной форме.)

Почти сразу же после репетиции музыкальная и околомузыкальная Москва уже обсуждала и пересказывала подробности о голосе, внешности, таланте, поведении и прочих достоинствах Марио Дель Монако. Ажиотаж вокруг предстоявших спектаклей увеличивался буквально на глазах. Создавалось впечатление, что каждый считал жизненной необходимостью попасть в Большой театр, а невозможность сделать это была равносильна несчастью. Что творилось с билетами — ни в сказке сказать, ни пером описать! Чтобы достать их, люди проявляли чудеса изобретательности и настойчивости. Но зал мог вместить ровно столько, сколько мог. Даже мне, участнице спектакля (и другим актерам, занятым в нем), дали возможность купить для своих родных только два билета. Папе билет не достался, и он, по счастью, купил его у входа, правда, за тройную цену.

Первый спектакль «Кармен». Атмосфера и в театре, и вокруг него была буквально перенасыщена волнением и ожиданием чего-то необыкновенного — люди ждали и жаждали чуда. Кто-то потом с шуткой вспоминал, что было такое впечатление, что публику, уже заранее любившую его, удовлетворил бы даже молчавший Дель Монако. Мы все знали, что происходит около театра, а затем и в зрительном зале. Я сидела в гримерной ни жива ни мертва — меня буквально трясло. И было от чего.

Меня пугала и страшная ответственность петь с таким знаменитым артистом (не подведу ли его, не подведу ли свой театр), и последствия моего выступления, если, не приведи Господь, оно будет не на высоте, — тогда может рухнуть вся моя карьера, которая к тому времени уже стала успешно складываться. Хватит ли у меня сил, энергии, мастерства все исполнить на достойном уровне? Ведь я же была еще мало кому известная певица. Вдруг с треском провалюсь, что тогда? (Судьбе было угодно, чтобы я «с треском» доказала…)

И вот я на сцене, правда, пока за кулисами. Марио не узнал «синьорину Ирину» в гриме и костюме — перед ним была незнакомая ему женщина, теперь перед ним была Кармен. Пошла увертюра, первый акт, площадь в Севилье… Раздались звуки военного марша, Марио шагнул на сцену. Зал разразился приветственными аплодисментами только на одно появление артиста — не обманулись: он действительно необычайно красив. А уж когда удивительной красоты голос спел первую фразу: «Знаю я, то Микаэла» (по-итальянски, конечно), то по залу прокатился самый настоящий гул восхищения.

И моя Кармен старалась соответствовать Хозе. Я спела свою «Хабанеру», и публика приняла меня аплодисментами одобрения — не подвела! Я знала, что среди зрителей многие недоумевали перед «Кармен»: как это так, доверить такой ответственный спектакль молодой певице, без всяких званий?! Волнение мое стало уменьшаться, и я теперь могла со всем отпущенным мне природой голосом и темпераментом продолжать свою роль. Уже после первого акта, когда мы выходили на поклоны, из оркестра раздалось: «Ира, тоже браво!» Оркестранты — не только самые строгие, но и самые лучшие ценители того, что ты делаешь на сцене. И я поняла, что все идет хорошо.

На этом спектакле я воочию убедилась, что Дель Монако не просто лучший певец, но и великолепный актер. Всем своим исполнением он разрушал тот привычный стереотип, долгие годы существовавший в нашем сознании, что итальянские певцы — только певцы и не более того. Марио сразу же почувствовал отношение зала к себе, почувствовал всю атмосферу спектакля и, как талантливый артист, что называется, «завелся» — его настроение пошло на подъем. Соответственно он и отдавал — и залу, и партнерам — всего себя, тем более было, что отдавать.

Это сразу же нашло отклик у меня — мой голос зазвучал в полную силу. Мало того, мы оба чувствовали, что у нас совпадает видение образа Кармен: Марио тоже представлял себе Кармен никоим образом не вульгарной, а свободной в своих чувствах. Если бы эта цыганка была свободной не в чувствах, а в своем поведении, то не было бы и трагедии: не все ли тогда равно, с кем проводить время — с Хозе ли, с Эскамильо… Нет, она выбирает сердцем, и тут уже ей никто не должен мешать — хоть на нож иди. Такое взаимопонимание помогало. Думаю, что наше одинаковое видение этого образа сыграло, кроме всего другого, свою роль в том, что Марио настоял на моем приглашении в Италию, чтобы я спела с ним Кармен.