Дель Монако открыл окно артистической и запел прекрасную неаполитанскую песню «Ты, которая не плачешь». Слушатели на улице устроили ему овацию. Впоследствии в своей книге «Моя жизнь, мои успехи» (ее издали и у нас — в 1987 году, в издательстве «Радуга», с моим послесловием) Марио описывал восторженный прием москвичей и около театра, и около гостиницы «Националь», к которой ему удалось подъехать лишь на милицейской машине и снова петь — на сей раз с ее балкона, в половине первого ночи… На вокзале уезжавшим Марио и Рине Дель Монако пришлось идти к поезду по ковру из огромных живых пионов… Как после этого не понять Марио, который сказал: «Дни, проведенные у вас, навсегда останутся в моей памяти, в моем сердце!»
И он не просто помнил об этом — он немало сделал для того, чтобы в культурном сотрудничестве между Италией и Советским Союзом наступили новые времена. Первое, что сделал Дель Монако в этом направлении после возвращения на родину, — он пошел в советское посольство в Риме, чтобы поблагодарить за организацию его гастролей, за прием, оказанный ему в Москве. В этом — весь Марио Дель Монако, благородный, благодарный, настоящий человек.
А уже через месяц на адрес СОД (Союз обществ дружбы с зарубежными странами) из Италии пришла тяжелая бандероль. Это был клавир оперы «Кармен» с итальянским текстом. Марио прислал его мне в подарок. Очевидно уже решив, что он постарается сделать все, чтобы я выступила в Италии, и помня, что у меня в Москве нет клавира на итальянском языке, он выслал его, сопроводив многозначительной надписью: «Ирине Архиповой, исключительной партнерше с искренним восхищением и с самыми пламенными пожеланиями триумфального утверждения на итальянских сценах! Искренне Марио Дель Монако. Рим. 21 июля 1959 года».
Идея Марио, чтобы я спела с ним в «Кармен» на итальянской сцене, возникла у него после его успеха в Большом театре, где он признался, что я вхожу в число самых лучших его партнерш. В это время у Дель Монако были подписаны контракты с театрами Неаполя и Рима на участие в постановках «Кармен». Но у него не было тогда интересной партнерши. После возвращения из Москвы все решилось само собой — надо пригласить русскую певицу Архипову. И Марио начал действовать: сначала пришла бандероль с клавиром, а затем в наше Министерство культуры пришло приглашение на мое имя участвовать в постановках «Кармен» в неаполитанском театре «Сан-Карло» и в оперном театре Рима. Это приглашение для работников министерского отдела внешних сношений стало неожиданностью — никогда прежде ни один из советских певцов не получал подобного предложения.
Для начала мне ничего не сказали: я узнала о приглашении совсем от других — во время концерта в Центральном доме Советской Армии от его администраторов. Потом уж соизволили сообщить мне и официально. (Об отношении к нам, артистам, чиновников от культуры я расскажу чуть позже.) Поскольку впечатление от наших совместных выступлений с Дель Монако в «Кармен» было еще свежо, то присланное им предложение приехать и выступить в Италии породило в Москве самые невероятные предположения. Меня «на полном серьезе» спрашивали, правда ли, что я выхожу замуж за Дель Монако? Сотрудницы моей тети тоже задавали ей вопросы: «А что, ваша племянница уезжает в Италию? Правда, что в нее влюблен итальянский певец?» Очевидно, чувства Кармен и Хозе, которые нам удалось изобразить на сцене, были настолько убедительными, что их приписали и нам, исполнителям.
Конечно, я приняла приглашение и начала работать над партией Кармен: учила итальянский язык, переучивала на этом языке текст роли. Было очень трудно выпевать ноты и слова на незнакомом пока языке, да так, чтобы не утерять выразительности, правильной интонации… Но я постоянно напоминала себе, что нашим великим певцам Ф. И. Шаляпину и Л. В. Собинову когда-то приходилось делать то же самое и у них все прекрасно получалось. Значит, и мне под силу. Их пример меня вдохновлял. Сейчас, когда многие наши певцы поют в разных странах на иностранных языках, вспоминать мои тогдашние страхи, сомнения, трудности можно с улыбкой. Но в конце 50 — начале 60-х годов все это было для нас непривычно и потому непросто.