Музыка жизни (стихотворения)

Так мы встретились. Композитору было около тридцати лет. Лицо открытое, симпатичное, интеллигентное. Мы прослушали кассету с песней, написанной на стихи «Всё тороплюсь, спешу, лечу я…» Мне понравилась музыка, которую сочинил Саша. Да и сам он, открытый, легкий, обаятельный. В Харькове у него была музыкальная группа, он писал музыку и песни к постановкам в харьковских театрах. Саша попросил снабдить его еще какими-нибудь моими стихами, и я с удовольствием нагрузил его кипой журналов, редколлегии которых были нетребовательными и поэтому публиковали мои вирши: «Юность», «Новый мир», «Октябрь», «Нева». Через некоторое время он снова позвонил мне из Харькова и сказал, что написал музыку еще к трем стихотворениям. Как раз в это время фирма «Мелодия» затеяла выпуск моей первой пластинки «У природы нет плохой погоды». Вскоре из Харькова прибыла бандероль с кассетой, где сам автор исполнял песни под аккомпанемент рояля. Это были песни представителя нового поколения в музыке. Его мелодии отличали современный ритмический рисунок, нерв, некая жесткость, свойственная современной стилистике. Я решил, что обязательно включу Сашины песни в свой диск, а он, в ожидании записи, займется оркестровками.

Но дело тянулось неторопливо, как и любое издание в советские времена. И вдруг неожиданный звонок из Харькова. Мама Саши Гена Михайловна сказала, что прошлой ночью Саша погиб… Вместе с друзьями-музыкантами он ехал со свадьбы, где они исполняли веселую радостную музыку. Авария. В автомобильной катастрофе погибли все. Саше было тридцать два года. Пластинку мы записывали без композитора, оркестровку сделали его друзья, пел Николай Караченцев.

Некоторое время спустя, я приехал в Харьков на встречу со зрителями, привез несколько экземпляров пластинки для Сашиной семьи. Вместе с мамой и женой Саши я побывал на кладбище, оставил на его могиле цветы.

А где-то через год семья Саши эмигрировала в Израиль. Вскоре после переезда умерла мать композитора Гена Михайловна. Его русская вдова и дети живут далеко от России. А на кладбище города, ставшего украинским, находится заброшенная могила… Спектакли, где звучала музыка Александра Блоха, постепенно ушли из репертуара харьковских театров. Так что три песни, записанные на моей пластинке, пожалуй, единственная память о талантливом, безвременно ушедшем композиторе и обаятельном человеке с доброй улыбкой. Как горько…

В соавторстве с Александром Галичем

Это случилось поздней осенью 1955 года. Я только что закончил свою первую ленту, сделанную на «Мосфильме». Она называлась «Весенние голоса» – фильм-ревю о самодеятельности учащихся ремесленных училищ. И после картины поехал в свой, пожалуй, первый в жизни отпуск. Проводил я его в Болшеве, недалеко от Москвы, в Доме творчества кинематографистов. Там Борис Ласкин и Владимир Поляков сочиняли для меня сценарий «Карнавальной ночи». А я был послан в Болшево директором «Мосфильма» Иваном Пырьевым, чтобы помогать авторам, консультировать их, принимать их работу и вообще быть при них. И одновременно я находился как бы в отпуске. Стоял ноябрь. Время считалось плохим для отдыха – межсезонье, – и поэтому народу в доме было всего несколько человек. В их числе и Александр Галич, который писал какой-то сценарий, сейчас уж не припомню какой. Мы были знакомы и раньше, но в те тусклые осенние дни проводили много времени вместе. Гуляли, болтали и подружились. Тогда Галич еще не писал своих дивных песен, которые прославили его, пожалуй, больше чем пьесы и сценарии. Как-то вечером, в холл, где мы с Сашей сидели после ужина, вошел сценарист Николай Ершов и рассказал, что полчаса назад ехал из Москвы в электричке и услышал очень хорошую песню, которую пел нищий инвалид: «Есть по Чуйскому тракту дорога…» Коля запомнил наизусть только начало песни, а дальше в памяти остался лишь сюжет. И он прочитал нам наизусть первые четыре строфы. Я никогда потом не слышал эту песню и, если в первых четырех куплетах есть ошибки, то они именно так запечатлелись в Колиной памяти. Вот эти первые строфы:

 – Есть по Чуйскому тракту дорога.
Много ездиет там шоферов.
Среди них был отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.

Он машину трехтонную «АМО»

Как невесту родную любил.
Тракт до самой монгольской границы
Он на «АМЕ» своем изучил.

На «Форде» там работала Рая,

И нередко над Чуем-рекой
«Форд» зеленый и грузное «АМО»
Друг за дружкой неслися стрелой…

И признался однажды ей Коля,

Но суровая Рая была:
– Когда «АМО» «Форда» перегонит,
Тогда Раечка будет твоя.