Музыкальная шкатулка Анны Монс

Голос у Антонины Марковны был зычным, даром, что ли, она полвека в народном хоре местного ДК числилась? И пусть возраст давал о себе знать, но нынешнее происшествие пробудило скрытые резервы в ее массивном теле. Голосила она с наслаждением, не забывая о правильном дыхании, а потому крик ее длился и длился.

И когда Ксюша наконец добралась до первого этажа, она обнаружила, что на голос Антонины Марковны из своих квартир выскочили если и не все, то – почти все.

– Убили, – сказала Стефочка, запахивая полы атласного халатика. – И чего орать? Ну, убили и убили…

Стефочка работала в ночную смену и, судя по всему, только-только прилегла, оттого и чужую смерть воспринияла сугубо как источник неудобства: поспать не получится больше.

– Антонина Марковна, – Ксюша пробилась к пенсионерке и схватила ее за руку. – Связки порвете! Потом сипеть станете.

Она знала, что это – единственный аргумент, который на даму подействует. И Антонина Марковна замолчала. Осенив себя крестным знамением – в церкви тоже хор имелся, что способствовало росту ее набожности, – она трубно высморкалась в платок и сказала:

– «Скорую» вызовите. И полицию!

Елена лежала на лестничной площадке как-то неестественно, неудобно подогнув ноги, и вокруг головы ее расплывалось красное пятно. Ксюша даже не сразу сообразила, что именно ей кажется неправильным: она не так уж часто сталкивалась с мертвецами, во всяком случае до этой недели. Но, разглядывая Елену, длинные ее ноги приятных очертаний и уровня смуглости, нарядное платье, задравшееся совершенно неприлично, и кружевное белье, она никак не могла отрешиться от некой неестественности этой картины.

Вокруг Елены вертелась ее собачка, она то совалась к телу, то отпрыгивала, трясла неестественно крупной головой и совершенно по-человечески вздыхала. А потом вдруг потянулась к луже и принялась лакать.

– Спокойно! – Ксюша вцепилась в полное запястье соседки, которая уже готова была разразиться новым криком. – Это не кровь…

Ну конечно, не кровь! Слишком много жидкости! И цвет другой, вишневый, яркий.

– Сироп какой-то…

Или ликер. Запах спиртного подтверждал эту версию.

– Но «Скорую» вызвать надо.

И Ксюша вызвала, а потом позвонила Игнату, который звонку не слишком-то обрадовался, лишь буркнул:

– Жди!

А приехал он раньше «Скорой».

Елену, убедившись, что она жива, пусть и пребывает без сознания, подняли и перенесли в квартиру Стефочки, не слишком-то довольной подобным поворотом дел. Милосердие милосердием, а законный сон – законным сном.

Елена вскоре в сознание пришла и, оглядевшись, презрительно скривила губы. Тут же потребовала зеркало, а получив желаемое, онемела. Она трогала волосы, испачканные не то сиропом, не то ликером, шею, декольте, платье… Нюхала свои пальцы. Кривилась.

А потом выдала:

– Это все из-за тебя!