Музыкальный моноспектакль 'Дневник девушки' на слова Е. Ростопчиной для сопрано в сопровождении фортепиано

Дмитрий Гусев Музыкальный моноспектакль 'Дневник девушки' на слова Е. Ростопчиной для сопрано в сопровождении фортепиано

Глава II

Начало записок:

СЕМЕЙСТВО СТОЛБИНЫХ

I.

Мы здесь!.. Я видела хваленую столицу,

Громаду пышную больших, высоких зданий -

Но где же солнца свет?.. Но где ж

лазурь небес?..

Где воздух для груди живительный и теплый?..

Я вижу, есть где жить… но чем и как дышать,

Когда недужное сжимает ощущенье

Все чувства бытия, все существо мое?..

Не смею вымолвить неясного сужденья,

Неполных мыслей; но, сдается мне, здесь жизнь,

Здесь город не по мне… Богатая наружность;

Одушевленья нет!.. Всё чинно, всё блестит

Порядком, стройностью, довольством,

просвещеньем;

Но это вид для глаз: к нему легко

привыкнуть,

Легко соскучиться бессменной пестротой.

Потом?.. Где пища здесь для мысли одинокой,

Воображению где место, где приют?..

II

Княгиня Столбина,– в которой ожидала

Найти я знатную, блистательную даму,

Почтенный образец почтенной старины

В преданьях прошлого столетия, что ж? Она,

Княгиня Столбина, – сердитая старуха,

Надменная, полна тщеславия, капризов…

Ничто моим мечтам не отвечает в ней…

Ни тени барского величия, ни крошки

Блестящей ловкости, познания, ума…

Бранится с поваром, на горничных кричит.

Весь дом пред ней дрожит. В присутствии ее

Спешат ей угождать, но за глаза прислуга,

Нахлебники ее, и даже сами дети,

Всё выражается о ней без уваженья

И без любви… В ней смесь понятий и причуд

Разладных: и горда она неимоверно,

И раболепствует ужасно иногда.

Вне Петербурга – мир ей чужд и незнаком,

И разговоры с ней основаны на толках,

На слухах городских. Как бабушка, она

Сестер моих принять хотела благосклонно,

И их нарядами усердно занялась;

Прическу им к лицу велела подобрать;

Их в положенный час впускает в будуар свой,

В карете посмотреть на город посылает;

Зовет, чтоб показать знакомым и родным,

Их имена, лета всем объявляет чинно.

Но каждый раз зато и каждому особо

Твердит, издалека кивая на меня:

"А это, вот, у нас чужая; князь Василий,

Мой старший сын, женат был на вдове, и дочь

Взял за вдовою в дом; конечно, по рожденью,

Она уж не чета меньшим сестрам; за ней

Ни гроша, ни души; но видите, она

Собою не дурна, воспитана прекрасно,

По милости его, Василия, и с рук

Мы сбыть ее легко надеемся, пристроив…

И где ж, как не у нас, найти ей жениха?.."

Что чувствую тогда… что душу мне теснит…

Что пламенем стыда и гнева жжет чело, -

Я выразить в словах вам не умею!.. Только

Ушла бы я скорей, укрылась, улетела,

Когда бы с крыльями имела волю я!

"Но верно не одна княгиня в этом доме?"

Вы скажете, мой друг: – "У ней есть дочь,

семейство

Моложе и добрей: – им можно, должно быть

Приятней, ласковей с гостями молодыми?

В их обществе, для вас – полудетей, пришельцев

Из мира тесного другой семьи незнатной,

И назидательно, и весело, и ново,

Все без сомнения?" – Ах, Боже!.. нет, не так!..

Другие Столбины?.. Но с ними во сто раз

И хуже, и скучней!..

Княжна Наталья, дочь всевластная княгини,

И полная по ней царица в целом доме,

Была красавицей… Ей нынче тридцать лет!

Блистала при дворе… имела женихов,

Поклонников… теперь и чтут и уважают

В ней имя древнее, – в ней любят светский ум,

А более еще открытый дом княгини, -

Но не влюбляются по-прежнему в нее!..

Не замужем она, как слышно, от того,

Что все посланника ждала, или министра, -

А прочих женихов всех гордо браковала.

И вот, как говорят домашние, лет с пять,

Что уж не сватался никто к княжне упорной…

Все ненавистно ей, – ей все противно,

Все сердит без того сердитую княжну.

Она всегда в хандре, когда не при гостях,

Всегда с домашними и ссорится, и спорит;

С гостями ж, при чужих, приветно сыплет фразы

Присутствующим, – но… отсутствующим горе

За то!.. С завистливой досадою на женщин,

С насмешкой горькою на молодых людей,

С жеманной колкостью на всех она взирает,

И всем старается вредить. Но как искусно

И как хитро!.. Она всегда начнет хвалою, -

Чтобы злословием окончить невзначай!

Смешную сторону во всем она лишь видит, -

Прекрасного – нигде, ни в чем! Она не верит

Ни правде, – ни добру, – особенно ж, ни сердцу

И жизни внутренней его!.. Она смеется

Над всем, что не дано, что недоступно ей,

И отрицанием холодным пепелит

Все, что ни есть в других высокого, святого,

Что душу радует, что возвышает мысль.

В вселенной ей одна знакома только проза, -

Она поэзии не может понимать!..

При ней, – поверите ль? – мне холодно, мне больно;

При ней я чувствую какой-то чудный страх,

Как будто бы при злом, враждебном духе,

При мертвом выходце неведомого мира.

Еще участвуют в семейственной картине

Две девушки, – почти ровесницы мои,

Графини Зуровы, племянницы княгини.

Но Боже мой! хоть жизнь мы равными годами

Считаем, – между нас что общего?.. Оне

Воспитаны в чаду столичных развлечений,

Для света модного назначены зараней,

Лишь светом заняты; и твердо им знаком

Устав его забот, приличий и расчетов.

С моей неловкостью, с моим незнаньем света,

Провинциалкой им кажусь я… я смешна им…

Живые, резвые, пригожие собой,

В нарядах дорогих, в богатых кружевах,

Оне, как знатоки, перебирают, судят,