МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Российская музыкальная газета, № 7/8, 2002. Эта статья перепечатана

также в «Гении зла» (2005).

[5] Алла Боссарт. Сын за отца. – Новая газета, 6 марта 2003.

[6] Лабас Ю.А. Когда я был большой. – М.: Новый хронограф, 2008.

[7] Марголин Ю.А. Путешествие в страну зе-ка. – М.: АСТ, 2008.

Добавление III.

ВЕРА ИВАНОВНА ЗАБЛУЖДАЕТСЯ

Только что прочел недавно вышедшую книгу Веры Ивановны

Прохоровой – «Четыре друга на фоне столетия» (М., Астрель,

2012). Прохорова упорно продолжает утверждать, что мой отец

виновен в ее аресте (с.51–58).

Свои обвинения в адрес моего отца Прохорова подробно

сформулировала еще десять лет тому назад в статье «Трагедия

предательства» (Российская музыкальная газета, 2002, №4).

Сейчас эту газету невозможно достать, она стала

библиографической редкостью.

Однако в моем «Гении зла» (2005), доступном в Интернете,

содержатся большие цитаты из упомянутой статьи, и читателю

будет нетрудно проверить, что обвинения Прохоровой в адрес

моего отца, приведенные в ее новой книге, изменились до

неузнаваемости по сравнению с тем, что написано в «Трагедии

предательства». Что обвинения «поплывут», я, признаюсь, ожидал.

Прежде всего, в новой книге Прохоровой от упоминаний о 12

целенаправленных антисоветских разговорах с моим отцом

наедине в прохоровской квартире (см. ее статью «Трагедия

предательства») не осталось и следа. ТО ЕСТЬ СТЕРЖЕНЬ

ПРЕЖНИХ ОБВИНЕНИЙ ИСЧЕЗ! Это значит, что Прохорова,

наконец, согласилась с тем, что ее квартира прослушивалась.

Интересно, встречаясь с моим отцом в 1949 году, она это тоже

понимала? (Как я узнал из книги Прохоровой, она не только знала

о существовании своей родственницы разведчицы Веры Трэйл, но

и встречалась с ней; см. с. 28–29).

Единственное, за что пытается зацепиться Прохорова – это эпизод

с разговором на лестничной площадке про Маленкова (после

празднования дня рождения моего отца у него дома 19 сентября

1949 года). Эпизод, который в версии 2002 года представлялся

второстепенной, ничего не доказывающей деталью. Но в версии-

2012 он полностью переписан.

Разговор на лестничной площадке переехал в «кабинет»

(«кабинетом» была маленькая комната в коммунальной квартире,

в этой комнате кроме моего отца жили его мать и сестра), на стене

«кабинета» внезапно материализовался портрет Маленкова (этот

портрет перед выборами, как я полагаю, должен был висеть на

улице), а из «кабинета» в неизвестном направлении вопреки

логике были удалены моя бабушка и тетка (иначе не получился бы

«разговор наедине»). Логически связанное с этим эпизодом

описание разговоров со следователем и очных ставок с

М.А. Мееровичем и с моей теткой полностью переиначено –

следователь, моя тетка и отчасти Меерович дословно или почти

дословно повторяют в версии–2012 разговор про Маленкова(чего

не было в версии–2002!). А еще откуда-то возникла у моего отца

«секретарша»…

(Но и в полностью переиначенном виде этот единственный

оставшийся эпизод (разговор о Маленкове) по-прежнему

непригоден для обвинений моего отца. Дело в том, что

упомянутый разговор происходил спустя ровно два месяца после

ареста Вольпина. За моим отцом уже велась охота. Кстати,

ближайшей подругой Вольпина в те годы была дочь

(расстрелянного) разведчика, тесно связанного с лабораторией по

установке подслушивающих устройств в жилых помещениях.

Но даже если забыть о том, что мой отец был мишенью для

«органов», разговор в комнате коммунальной квартиры – это не

разговор наедине. Обвинения в адрес моего отца не имеют

никаких оснований – это всего-навсего чудовищная

пустышка).

А вот лагерные воспоминания Прохоровой весьма информативны.

В бараке она не мерзла («…какие ледяные нары? В лагере очень

жарко топили…»), конвоиры ей попадались добрые («…

удивительное дело, какими эти ребята оказывались порядочными

людьми»), от тяжелой работы освободили…(с. 58–60). См. также

интервью, взятое у Прохоровой журналисткой « Русской жизни»

Е. Пищиковой [1]:

«… я по своей природе не приспособлена к физической работе,

поэтому мне даже не пришлось притворяться».