MW-04-05

В течение почти двух тысячелетий нашей цивилизации в искусстве доминировала мужская обнаженная натура. Нагие боги и атлеты античности, которая к наготе имела гораздо более здоровое отношение, чем в ны­нешних поколениях, не были проекцией сексуальных эмоций. Их несколько нарциссические, обнаженные фи­гуры, заколдованные в мраморе или бронзе, позволяли обществу почитать свою дисциплинированную мужест­венность, свои достижения и силу собственной культуры. Скульптурные богини были, как правило, покрыты, хотя Венера временами и показывала зрителю свои божественные ножки и груди, но это не было необходимым до тех пор, пока обнаженная натура в искусстве не была воспринята как воплощение мужских желаний. Хри­стианство, враждебно относящееся к сексу и истерически закрывающее гениталии античности всякими там листиками, допустило на холсты и распятия лишь фрагмент Иисусовой наготы, и запрет этот лишь усилил артистический голод. Освобождение принесло Возрождение, во время которого и началась доминирование женской обнаженной натуры. После квакерства Средних Веков это было революцией: публично обнажить пре­лести другого, более интимного пола! Женская обнаженная натура уже не воплощала в себе ни общественную гордость, ни вдохновение - она отвечала вкусам и эротическим фантазиям индивидуального потребителя.

Таким вот образом с женщина были сняты покровы, и каждый мог теперь глядеть. Как писал Маку­шиньский: "Эта несчастная ошибка жизни, которую каждый желает видеть голой". Но уж когда все это нача­лось - оказалось, что осознал это, просматривая самые знаменитые во всей истории живописи картины с обна­женной натурой. Девяносто процентов (а может даже и больше) художников в своих программных обнаженных натурах написали блондинок. Как минимум половина из них писала только блондинок. Здесь не может быть никаких сомнений - это колоссальнейшая галерея золотоволосых дам, целая армия голеньких блондинок, в те­чение нескольких веков марширующая в наши современные музеи и частные коллекции. Получается, будто брюнетки и шатенки погибли от какой-то заразы и уже просто невозможно найти натурщицу с темными воло­сами. Но ведб мы-то знаем, почему так "мужчины предпочитают блондинок".

Трудно сказать, кто первый отважился и написал обнаженную женщину. В часовне семейства Бран­каччи флорентийского собора Св. Марии дель Кармине Мазаччо (1401-1429) и Мазолино да Паникале (1383-1477) уже в третьем десятилетии XV века написали Рай с обнаженными Евами, в которых эротизма было ни на грош, но которые были блондинками. Потом пришел Ганс Мемлинг (после 1430-1494), который создал "оше­ломительное изображение обнаженной, хотя и несколько недостаточно упитанной Вирсавии" (Майкл Левей), и в триптихе которого "Страшный Суд", созданном перед 1473 годом, буквально роятся совершенно голые жен­щины, одни блондинки, но все еще в библейской сцене и в массе, а оба этих момента снимают эротизм так же действенно, как и переполненный нудистский пляж. Возможно, что перед Боттичелли был еще Лука Синьорелли (после 1441-1523), в картине которого "Пан" блондинка-Венера совершенно обнажена, но все равно, первым типично светским, понимаемым в современных категориях считать произведение Боттичелли.

Раннеренессансный флорентийский художник Сандро Боттичелли, настоящее имя которого было Алек­сандро ди Мариано Филипепи, дважды, около 1480 года (нечто вроде первоначальной версии), а потом в 1486-1490 годах (окончательная версия) написал полностью раздетую женщину в аллегорических картинах "Рожде­ние Венеры". Нагая, красивейшая девушка-богиня стоит будто в лодке в огромной ракушке на поверхности слегка волнующегося моря. Струи просвеченных солнцем золотых волос взлетают на ветру вокруг ее головки и могучим каскадом спадают на спину, окружают бедро и, поддерживаемые рукой, прикрывают холмик лона. С левой стороны кадра вздымающиеся в воздухе персонификации Зефиров сильными дуновениями подталкивают Венеру к берегу (это символизирует, что чувства приводят к страсти), а там уже ожидает богиня весны Хора с платьем, чтобы прикрыть наготу прибывшей. С формальной точки зрения холст этот был иллюстрацией одного из мотивов поэмы "Джиостра" придворного поэта дома Медичи - Полициано (в свою очередь, Анджело Поли­циано был вдохновлен гомерическим гимном, обращенным к Афродите). В действительности же это была ми­фологизированная проекция чувств Боттичелли к своей дальней родственнице Симонетте.