МЫ

Все было нежданно, до бешенства вдруг.
Сквозь сумрак по комнате бережно налитый
Сказала: а знаете – завтра на юг
Я уезжаю на-лето.

И вот уже вечер громоздящихся мук,
И слезы крупней, чем горошины…
И в вокзал, словно в ящик почтовый разлук,
Еще близкая мне, ты уж брошена.

Отчего же другие, как я, не прохвосты,
Не из глыбы, а тоже из сердца и мяс
Умеют разлучаться с любимыми просто,
Словно будто со слезинкою глаз?

Отчего ж мое сердце, как безлюдная хижина?
А лицо, как невыглаженное белье?
Неужели же первым мной с вечностью сближено
Непостоянство, любовь, твое?

Изрыдаясь в грустях, на хвосте у павлина
Изображаю мечтаний далекий поход
И хрустально-стеклянное вымя графина
Третью ночь сосу напролет…

И ресницы стучат в тишине, как копыта,
Но щекам зеленеющим скукой, как луг
И душа выкипает, словно чайник забытый
На спиртовке ровных разлук.

Это небо закатно не моею ли кровью?
Не моей ли слезой полноводится Нил?
Оттого что впервой с настоящей любовью
Я стихам о любви изменил.

«Когда сумерки пляшут присядку…»

Когда сумерки пляшут присядку
Над паркетом ваших бесед,
И кроет звезд десятку
Солнечным тузом рассвет, –

Твои слезы проходят гурьбою,
В горле запутаться их возня.
Подавился я, видно, тобою,
Этих губ бормотливый сквозняк.

От лица твоего темнокарего
Не один с ума богомаз…
Над Москвою саженное зарево
Твоих распятых глаз.

Я тобой на страницах вылип,
Рифмой захватанная, подобно рублю.
Только в омуты уха заплыли б
Форели твоих люблю!

Если хочешь тебе на подносе,
Где с жирком моей славы суп, –
Вместо дичи подстреленной в осень
Пару крыльев своих принесу.

И стихи размахнутся, как плети
Свистом рифм, что здоровьем больны,
Стучать по мостовой столетий
На подковах мыслей стальных.

«От 1893 до 919 пропитано грустным зрелищем…»