Мы

Мы с маниакальной осторожностью, как хрустальную вазу, отвезли сына домой. Посетители, в свое время приносившие соболезнования, теперь приходили, чтобы праздновать, а мы, в свою очередь, с удовольствием принимали открытки, подарки и поздравления с едва заметными утешительными нотками. С усталым облегчением мы слушали, как сын плачет по ночам. Мать Конни переехала к нам, чтобы помочь дочери, а моя сестра практически у нас прописалась; опустившись до воркования и агушечек, она бесконечно вязала ужасающие крошечные кофточки, я же, со своей стороны, делал то, что должно: кипятил чайник, наводил порядок, убирал дом и ходил за покупками, в очередной раз превратившись в бесконечно услужливого лакея, а когда наступала моя очередь, вставал по ночам, позволяя Алби надрываться прямо мне в ухо. И постоянно давал себе обещания. Оставаться позитивным, восторженным, любящим и заботливым. Оберегать их как зеницу ока. Очередные благие намерения.

130. Специалист по уходу за детьми

Когда Алби достаточно окреп, мы тихим ходом отправились к моему отцу в гости, в маленькую квартирку, куда он переехал после смерти моей матери; квартира эта, поначалу вполне симпатичная, со временем сделалась темной, блеклой, с застоявшимся запахом табака и пустым холодильником. Коробки так и остались нераспакованными, картины неразвешанными, скорее склад артефактов, нежели дом для будущей жизни. Рано оставив хирургическую практику, отец коротал дни за чтением триллеров или за просмотром в полдень старого черно-белого кино; он сидел исключительно на растворимом кофе и сигаретах, а также на том, что можно было сварганить на скорую руку, то есть питался исключительно яичницей, печеными бобами, супами из пакетиков; будучи врачом, он больше верил инструкции, нежели результату.

Отец в принципе не был особо энергичным, но, когда он открыл дверь, мы сразу поняли, что он явно не благоденствует в одиночестве. Зубы желтые, кожа бледная и плохо выбритая — на щеках, от мочек ушей до кончика носа, жесткие, проволочные волоски. И впервые в жизни я понял, что он гораздо ниже меня ростом. Конечно, он улыбнулся своему внуку, поагукал ему и даже обратил внимание на размер ноготков на руке, похвалил волосы и глаза. «Слава богу, Конни, он похож на тебя!» — сказал он и рассмеялся, явно смущенно. Он держал на руках своего внука так, будто хотел определить его вес, затем отдал нам его обратно, и вот опять — знакомые усталость и натянутость.

Однако он никогда и не претендовал на то, чтобы быть специалистом по уходу за детьми. Будучи практикующим врачом, отец видел все, за исключением наиболее серьезных заболеваний, обусловленных некачественным уходом или небрежностью, и, как мне представляется, он настолько пугал больных, что те сразу выздоравливали. Помнится, как-то во время отдыха всей семьей на острове Англси я ободрал голень ржавой железякой и, опустив глаза, обнаружил, что кожа висит лоскутьями, словно вощеная бумага, а из раны струей хлещет кровь, но отец при виде моего увечья только тяжело вздохнул, будто я не поранился, а содрал краску с родительской машины. Тот факт, что это несчастный случай, не имел абсолютно никакого значения. Если бы я не играл, такого бы не случилось. Он выказывал сочувствие с такой же неохотой, с какой прописывал антибиотики.

Но я был на него не в обиде. Отец казался именно таким, каким, по моим понятиям, должны быть настоящие папы: профессиональным, компетентным и уверенным в себе, несколько отстраненным, но серьезно относящимся к своему долгу материально обеспечивать семью. У всех пап имелись любимые кресла, в которых они сидели, точно капитаны космического корабля, отдавая приказы, принимая чашечки чая, покрикивая на всех и при этом не терпя возражений. Папы контролировали телевизор, телефон и пожарную сигнализацию, они определяли время приема пищи, отхода ко сну, а также отпуска. Конни и ее родственники, выросшие в атмосфере анархического социализма, вечно орали и лаялись, если речь заходила о вопросах политики, секса и пищеварения, но мы с отцом за всю жизнь ни разу не поговорили, что называется, по душам, и, положа руку на сердце, мне не очень-то и хотелось. Он научил меня пользоваться логарифмической линейкой и менять велосипедную камеру, но ждать от него отцовских объятий было столь же нелепо, как рассчитывать на то, что он вдруг начнет отбивать чечетку.