Мы, боги

Для Режи Дютея три этих мира соответствуют трем уровням сознания человека. Уровень чувств, который постигает материю, уровень локального сознания, являющийся световой мыслью, то есть тем, что движется со скоростью света, и уровень сверхсознания, мысли, движущейся быстрее света. Дютей считает, что сверхсознания можно достичь во сне, с помощью медитации и некоторых наркотиков. Но он говорит также о более широком понятии: Знании. Благодаря подлинному знанию законов Вселенной наше сознание ускорилось бы и достигло мира тахионов.

Дютей думает, что «для существа, живущего в сверхсветовой Вселенной, существовала бы полная спонтанность всех элементов, составляющих его жизнь». Таким образом, понятия прошлого, настоящего и будущего смешиваются и исчезают. Присоединяясь к выводам Дэвида Бома, он считает, что со смертью наше «сверхсветовое» сознание достигает другого уровня более развитой энергии: времени-пространства тахионов. В конце жизни Режи Дютей с помощью дочери Брижит разработал еще более смелую теорию, согласно которой не только прошлое, настоящее и будущее собраны здесь и сейчас, но и все наши жизни, предыдущие и будущие, протекают одновременно с нашей нынешней жизнью в сверхсветовом измерении.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

42. БЕРЕГ

Ничего общего между двумя берегами голубого потока. С противоположной стороны почва черная, цветы черные, ирисы черные, а листья темные.

– Я могла бы спеть что-нибудь для воодушевления, – предлагает Эдит Пиаф.

– Нет, спасибо.

Внезапно раздается хриплое рычание, исходящее из огромных легких, которое заставляет нас содрогнуться. У нас плохое предчувствие.

– Что будем делать? – спрашивает Мэрилин.

– Возвращаться, – предлагает Эдит Пиаф.

В этот момент я слышу жужжание у себя над головой. Моя сморкмуха.

– Осторожно, шпионка! – восклицает Мата Хари, которая быстрым жестом ловит херувимку и держит ее в ладони.

– Надо ее раздавить, а то она нас выдаст, – говорит Эдит Пиаф.

Я напоминаю:

– Ее невозможно убить. Это химера, она бессмертна.

– Но мы можем закрыть ее где-нибудь, откуда она не сможет улизнуть, – уточняет Рауль.

Он хватает за крылья сморкмуху, все волосы которой уже взъерошены. Она потрясает кулаком, как будто угрожая нам, а из разинутого рта, показывающего язык бабочки, раздается сверхвысокий писк.

– Возможно, она издает ультразвук, как некоторые животные, чтобы предупредить кентавров, – указывает Мата Хари.

Куском льна, оторванным от тоги, она на всякий случай затыкает херувимке рот. Такое отношение еще больше выводит ту из себя, она корчится и извивается, пытаясь освободиться. Я вмешиваюсь:

– Отпустите ее. Я ее знаю.

Не слушая меня, Рауль привязывает нитку от своей тоги к ее ноге. Существо с трудом взлетает, вытягивает ногу и морщится, чтобы показать, что мучается от привязи.

– Она должна знать, что там, впереди, и хочет нас предупредить, – говорю я.

– Если только она не опасается, как бы мы не обнаружили, что же там, – отвечает Рауль недоверчиво.

Я пожимаю плечами и вытягиваю палец, как жердочку. Сморкмуха тут же садится на него. Я вытаскиваю у нее изо рта кляп.

– Нельзя постоянно жить в страхе. Иногда нужно рискнуть и поверить.

Восхитительная маленькая химера делает недовольную мину и подбородком показывает на нить, все еще держащую ее в плену. Я отвязываю ее. К удивлению друзей, она не улетает.

– Я знаю, что даже если ты не можешь говорить, ты нас понимаешь, сморкмуха. Ты хочешь нам помочь? Ты нам нужна. Если согласна, кивни головой.

Херувимка качает головой сверху вниз.

– Отлично. Ты хочешь предупредить, чтобы мы не ходили дальше?

Она утвердительно кивает.

– Ты знаешь, что мы не можем вернуться.

Она начинает делать знаки, показывая на веревку и берег.