My confession (СИ)

Я так долго держала это в себе, те самые откровения, разрывающие мою душу и сердце на части. На сотни, тысячи и бесконечное число частей, которое не счесть, словно звезд на темном июльском небосводе близ Лондона. Помнишь, мы лежали на мягкой, чуть влажной траве, держась за руки, и я пыталась сосчитать всех мерцающих светлячков? А ты смеялся и говорил, что они давно исчезли, и их свет только дошел до Земли. Я и представить себе не могла, какой им удалось проделать путь. Путь длиною в жизнь — долгую и одинокую, путь длиною в столетия.

В те ночи я любила тебя так сильно, что задыхалась. Ты был моим светом, моим спасением, моей жизнью, моей вселенной. Ты был моей любовью. Когда ты был рядом, я, не склонная к религии, начинала верить в Бога. Ты был моим Богом. Мысленно я возносила твое существование, я умирала от твоих прикосновений, я возрождалась от твоих поцелуев. Ты и только ты умел прикасаться ко мне так, что я вся дрожала и покрывалась предателями-мурашками — самыми честными спутниками. Ты и только ты смотрел на меня так, будто я что-то значу. А я считала тебя самым прекрасным творением, созданным этим миром. Ты был совершенным. В те мгновения ты был моим и принадлежал только мне, я это чувствовала.

Я никогда не говорила тебе, что чувствую и думаю, и уже никогда не скажу. Ты был самым родным, ты был частью меня — настолько весомой, что я так и не научилась жить без тебя. И самое страшное, что я все еще жду тебя, хотя знаю, что твое появление на моем пороге настолько невозможно, что сердце душит бесконечное отчаяние и боль, казалось бы, несоразмерная с волочением моего жалкого существования. Я бесцельно бреду сквозь время и с извращенным удовольствием жду того сладкого мгновения, когда вновь смогу увидеть твой силуэт.

Я помню тебя самоуверенным нескладным мальчишкой, вечно лохматым и кривящим губы в усмешке. Я помню, как ненавидела тебя всеми фибрами своей непокорной души. Меня раздражал один лишь вид тебя, твой ломающийся голос, твой громкий смех и сверкающие азартом глаза. Меня раздражало одно лишь упоминание о тебе, а ты как назло был везде. Тебя было слишком много. Вы — ты и Блэк — всегда были в центре событий, с самого первого курса доводя до нервного срыва всех преподавателей, вы всегда были вместе, и, казалось, ничто на свете не может вас разлучить, и поэтому через года мне было странно осознавать, что теперь вы порознь — что-то целое и постоянное разломилось и сломалось так, что не поможет даже «репаро».

Я сходила с ума от ярости, если твой взор обращался ко мне, и твои речи и шутки были адресованы мне. Мое нутро пылало от гнева и желания вцепиться зубами в твое горло, а тебя это забавляло. Ты снова громко смеялся, переглядывался с Блэком и кривил губы в кривой усмешке. Доставалось всем вокруг, ты никого не мог оставить без своего величественного внимания, считая своим долгом заявить во всеуслышание о своей важной персоне с непомерно раздутым эго, которому могла составить конкуренцию лишь королевская мания величия Сириуса Блэка.

А на четвертом курсе все твое внимание централизовалось на рыжеволосой умнице, прекрасному цветку и украшению Гриффиндора — несравненной волшебнице Лили Эванс. Твои выходки по привлечению ее внимания имели успех для всех, но не для нее, и я чертовски ее понимала, тихонько радуясь, что твой выбор не пал на меня. Но разве мог этот ужасный мальчишка с угольно-черными волосами посмотреть на нескладного утенка, который только вошел в период созревания, чье лицо было усыпано прыщами? Кожа Лили Эванс всегда была чистой, а волосы искрились живым пламенем. Она всегда была красавицей, а мне же пришлось потрудиться, чтобы стать той, кем я стала.

Лили Эванс стала твоей одержимостью и твоим безумием. Я презирала тебя за идиотские выходки и показушные выступления, еще даже не осознавая, как сильно завидовала ей — этому идеальному прекрасному цветку, что поселился в твоем сердце, лишая рассудка окончательно и бесповоротно.

Я всегда неосознанно наблюдала за тобой, а позже — неосознанно искала взглядом в толпе. Из несносного угловатого мальчишки ты так незаметно превратился в красивого юношу. На шестом курсе, увидев тебя в поезде, я не поверила своим глазам. Высокий и подтянутый, так яро демонстрирующий свои мышцы, но все такой же лохматый, все также задорно оглядывающий окружающих — ты смешно поправил очки на переносице и, увидев меня, запустил длинные пальцы в волосы, еще сильнее ероша их. Ты всегда считал, что это выглядит нереально круто и еще более сексуально. Я же всегда смеялась и называла тебя кретином, в тайне умирая от каждого твоего резкого движения.

— О, Колючка, как лето? Гляжу, сиськи выросли? — насмешливо крикнул он под одобрительный и лающий смех Блэка.

— А у тебя, я погляжу, мозг за три месяца атрофировался еще больше. Сочувствую.

— Не будь такой злой, — он, проходя мимо, ткнул своим пальцем мне в ребра, отчего я едва не подпрыгнула, а затем негромко протянул мне прямо на ухо, — Колю-ю-ючка.

Колючка.