My confession (СИ)

Это идиотское прозвище он мне даровал еще на далеком четвертом курсе, и оно прицепилось так же сильно, как к нему — Сохатый. Но от того, как он тогда в поезде его произнес, у меня едва не подкосились ноги, и это ощущение так сильно меня напугало, что я не могла перестать об этом думать. А чем больше думала, тем скорее начинала терять голову. И ненавидеть себя за это.

Я ненавидела тебя так сильно, так страстно и самозабвенно, как и любила. Мэри смеялась и говорила, что это определенно начало большой любви, но от подобных слов я все чаще приходила в бешенство, и одно лишь присутствие этого невыносимого бунтаря доводило меня до яростной дрожи во всем теле. Я хотела, чтобы ты исчез и не попадался мне на глаза, но вместе с тем я отчаянно желала тебя, никак не решаясь сознаться самой себе и сдаться. Я боролась до последнего, но проиграла. Я проиграла и сражение, и войну в целом.

Как так вышло, что человек, в котором я презирала все, стал человеком, в котором я полюбила даже то, что мне было отчаянно чуждо?

Ты стал капитаном команды сборной Гриффиндора по квиддичу, ты стал настолько популярным среди девушек, что восторженный шепот твоего имени со всех сторон стал мне болезненно невыносим, а Лили Эванс из приятной девушки стала для меня самой ненавистной и высокомерной занозой. Все ее положительные качества, вся доброта и отзывчивость, блестящие знания и умения, ласковые улыбки и теплые взгляды копились во мне огромным снежным комом раздражения и неприязни, пока этот ком не стал меня душить.

«Эванс, выходи за меня!»

«Эй, Эванс, классная кофточка, а что под ней?»

«Эванс, я думаю, моя фамилия тебе пойдет больше!»

«Пошли со мной на свидание, а, Эванс?»

«Эванс»

«Эванс»

«Эванс»

Я стояла напротив запотевшего зеркала в ванной, провела по нему ладонью, чтобы отчетливо видеть свое отражение с обезумившими глазами, и дрожащими губами прошептала:

— Неужели я ревную его? Неужели я…?

А затем я позорно разревелась, зажав рот мокрой ладонью. Мне было так страшно становиться одной из тех, на кого ему плевать, но все же стала. Раньше я гордилась, что чарующее обаяние сероглазого парня, который вальяжно откидывает челку назад и улыбается каждой так, будто она — одна единственная, обошло меня стороной, и раз так, то его раздражающий дружок-олень точно не будет иметь надо мной власть. Ох, Мерлин всемогущий, как же я ошибалась…

Считалось, что Сириусом Блэком должна переболеть каждая девочка. Кто-то переносил это спокойно, кому-то требовалось немалое количество времени, чтобы забыть тот его пронзительный взгляд, который совершенно никак не действовал на меня.

И в тот момент, когда я, наконец, начала свои метаморфозы в симпатичную девушку, когда я начала набираться уверенности в себе, все разлетелось на куски из-за этого глупого и невыносимого очкарика. Я потерпела грандиозное фиаско, и вся моя жизнь в этот миг с невероятным размахом разбилась вдребезги.

Я умирала от ревности и любви, которая росла с каждым днем. Я разучилась дышать и жить без тебя, я жила ради редких взглядов и слов, брошенных в мой адрес. Но из-за желания быть заметной мне удалось, наконец, выйти из тени. Незаметно для самой себя я стала теснее общаться с парнями моего львиного факультета, стараясь быть ближе к тебе.

Невероятно смешно, но внезапно Сириус Блэк перестал казаться мне надменной свиньей, по крайней мере, в той степени, что думалось раньше, я ощутила, что даже испытываю к нему нотку симпатии. Ремус Люпин оказался вовсе не занудным и забитым мальчишкой, а вполне интересным и ироничным молодым человеком, а Питера мне стало искренне жаль за все издевки, коими бросаются в него собственные друзья.

Благодаря Питеру я и стала заметной для того, кого так невообразимо требовало мое сердце. Вечером в гостиной Блэк в очередной раз глумился на Петтигрю, тот вжимал голову в плечи, отчаянно сопел и молчал, и я сорвалась. Я говорила и говорила о том, как мерзко и унизительно для самого себя самоутверждаться за счет других и, в особенности, за счет друзей, называла Сириуса раздражающим куском дерьма и баловнем судьбы, которому однажды воздастся. А потом я ушла из гостиной остывать, желая лишь прогуляться.