Мы доим камни

— Просто как строится жизнь. Как проходит день. Про учеников. Про других учителей.

— Про учителей?

— Да.

Аурелия ждала.

— Дальше своего носа не видят.

— В каком смысле?

— Малообразованные тетки. Поклонницы мыльных опер.

Аурелия кивнула.

Марсия заговорила было о матери, но собеседницу интересовала только школьная тематика. А услышав историю, как Марсия предложила передать остатки яств со школьного фестиваля урожая в дом престарелых азиатской общины, а ее коллеги заявили, что не собираются кормить «вонючих азиятов», Аурелия тут же схватилась за ручку. Помнится, Марсия собиралась поговорить об этом с директором, но он только рукой махнул: мне, мол, милочка, недосуг.

Марсия вопросительно посмотрела на Аурелию. Зачем ей все это нужно?

— Вы мне очень помогли, — улыбнулась хозяйка. — Я собираюсь писать о женщине, работающей в школе. Вы ведь со многими знакомы?

Ну разумеется, все ее коллеги учителя. Но подруг среди учителей нет. Одна подруга работает в строительном кооперативе, а другая только что родила и сидит дома с ребенком.

— Но ведь с кем-то из ваших коллег поговорить можно? Как насчет директора школы?

Марсия поморщилась. И тут ей вспомнилось интервью с Аурелией, которое она недавно читала в газете.

— У вас ведь дочка учится в школе.

— Тот тип учителей мне не подходит.

— В каком смысле?

— Нужен кто-то попроще.

Марсия смутилась.

— Вы, кажется, сами преподавали?

— Верно. Вела курс для начинающих авторов, когда хотела поездить по стране. Студенты совершенно ужасны. По некоторым психиатры плачут. Кстати, многие вовсе не хотят писать, они жаждут только славы. Что ж, на то есть более легкие поприща…

Аурелия поднялась из-за стола. Подписывая свой последний роман в подарок Марсии, она попросила ее рабочий телефон. Повода отказать не нашлось. Марсия дала телефон школы.

— Спасибо, что навестили. Вашу рукопись я обязательно прочитаю.

А на прощанье, уже в прихожей, Аурелия вдруг сказала:

— Я даю на днях званый вечер. Приходите! Еще потолкуем. Я пришлю вам приглашение.

Марсия перешла улицу и оглянулась. Окна ярко освещены, дом живет своей жизнью. Она стояла и смотрела, пока не захлопнули ставни…

Марсия просидела возле Сандора до семи, пока у него не закончилась смена. Потом они пошли в ресторанчик, тот самый, где когда-то познакомились. Сандор вообще был там завсегдатаем: заходил каждый вечер, смотрел спортивный канал по кабельному телевидению. Лишних вопросов он не задавал — ни про то, какая муха ее укусила, ни про Аурелию Бротон, хотя последний звонок Марсии был связан именно с грядущим визитом. Сандор говорил о том, как он любит Лондон, какой это демократичный город: никому нет дела, кто ты и чем занимаешься. А еще, если у него когда-нибудь будет дом, он непременно сделает его похожим на этот ресторан. Потом он сумбурно рассказывал что-то вычитанное у Гегеля — Марсия так и не поняла, что именно вызвало у Сандора столь живой интерес. Еще он рассказывал о преступниках, которых знал лично, и как он переправлял через границу нелегальных эмигрантов.

А потом он спросил, хочет ли Марсия в этот вечер лечь с ним в постель. Причем спросил тоном, вполне допускающим и «да», и «нет». Ее же останавливало только одно: Сандор жил в реликтовом доме, который вполне мог служить музеем эпохи пятидесятых годов, и жалкому электрокаминчику с двумя спиралями было не под силу прогреть комнатенку, где застыл леденящий, загробный холод. А еще домовладелица, старая карга, повадилась к Сандору заполночь — просто входила и усаживалась в изножье кровати.

— Не беспокойся, я дал ей читать «Преступление и наказание», — засмеялся Сандор, входя в комнату вслед за Марсией.

Вокруг кровати лежали стопки книг. На спинке стула сохло нижнее белье. Вот и все пожитки Сандора.

Укладываясь ему под бок, она заметила на комоде пакет молока и буханку нарезанного ломтями белого хлеба.

— Это весь твой ужин?

— Мне достаточно хлеба с молоком. Поем и читаю, часа четыре, иногда дольше. Благодать.

— Небогатая жизнь.

— Что-что?

— Ты же не в тюрьме.

Он взглянул на нее с таким удивлением, словно ему и в голову не приходило, что он не в тюрьме и не обязан обходиться малым.

Он целовал ее, а она думала: хорошо бы пригласить его на выходные. Он такой добрый. Поиграет с Алеком. Главное — не искать в нем опору, иначе она станет чересчур требовательна. А тех, кто требует поддаться, подвинуться, измениться, он всегда бросает. Дорог он ей или не дорог, но нельзя позволить, чтобы ее бросили…

Когда все было позади, она стала одеваться, а он так и лежал, прикрыв рукою глаза. Нет, она не может остаться здесь до утра.

В ту ночь — впервые в жизни — она пожалела, что Алек не рядом, а у матери. И заснула, уткнувшись лицом в нестираное детское белье. Утром она за роман не села. Желание писать, а с ним вместе и жить было потеряно. Ну что за призрачные надежды? Почему она так уповала на Аурелию? После их встречи Марсию не покидает ощущение, будто ее обокрали. Она отдала себя без остатка и теперь пуста, а Аурелия знай себе копит. Но ей-то, Марсии, где черпать силы и смысл? Как жить дальше?