Мы искали друг друга

Макс стал объяснять. Саша слушала рассеяно, поддакивала «а-а, понятно», сочувствовала. Невеселый получился разговор. Макс понял: надо прощаться. И вдруг услышал:

— Приезжай ко мне. Сейчас.

Сказать, что Макс волновался, спеша на зов — ничего не сказать. Весь наэлектризованный, раздираемый противоречивыми чувствами, ехал он на удачно подвернувшемся такси; пульс зашкаливал, и тяжесть в ногах присутствовала, когда поднимался на лестничную площадку и звонил в дверь.

Саша открыла сразу.

— Проходи, Макс.

Он опять видел перед собой ту, хрупкую, почти субтильную девушку, какой запомнил ее с первой встречи в больнице. Сколько же лет прошло…

Саша была в тонком черном свитере, с закатанными до локтей рукавами и потертых джинсах. Короткая стрижка «под мальчика» очень шла ей, и даже болезненная бледность, оттененная одеждой, придавала аристократичность худенькому личику.

Макс, вслед за хозяйкой, прошел в ее комнату, где вся обстановка сохранилась с Сашиных «дозамужних» времен. Она усадила гостя в свое любимое кресло, дала ему в руки толстый альбом с фотографиями.

— Я кофе сварю, а ты пока фотки посмотри.

Показывать гостю семейный альбом — традиция давняя и очень удобная, помогает снять неизбежную неловкость, одновременно знакомя его, хоть и заочно, с домочадцами.

Сашин альбом не был семейным, в строгом смысле. Там преобладали Сашины фотки, в одиночку и с родителями, школьными и университетскими друзьями-подругами, большей частью в горах. И только две карточки относились к новой (и уже бывшей) семье Александры Ярошевской. На одной Саша с мужем были сняты на фоне зимнего леса; оба в лыжных костюмах и с лыжами в руках. Подписано: пансионат «Серебрянка». Вторая фотка, похоже, была последней — Саша и Николай на фоне знакомого Максу горного озера. На обеих карточках Саша улыбается, позируя; но улыбка ее, какая-то… вымученная, что ли. Молодая женщина словно жалеет о чем-то. Или беду предчувствует?

Саша принесла кофе.

— У меня немного «рижского бальзама» есть. Хочешь?

Макс кивнул.

Хозяйка достала из шкафчика красивую керамическую бутылку с пахучим настоем, долила себе и Максу в чашки. Кофе теперь чуть-чуть припахивал аптекой, и слегка «давал в голову».

— Вкусно, — похвалил Макс.

Он все еще смущался, словно подросток на первом свидании. Да и хозяйка, тоже. Как если бы они были школьниками и вдвоем курили, где-нибудь под лестницей.

— А где это, «Серебрянка»? — спросил Макс, сам не зная зачем.

Саша едва заметно вздохнула: Макс неосторожно коснулся незажившей раны. Но виду не подала.

— В Подмосковье… Там ведомственный пансионат. Наш, геологический.

— Да. Что-то такое слышал, — вспомнил гость. — А мне, знаешь, понравилось в вашем ведомстве… Эх, только привык, втянулся, и на тебе!

— Правда? Тебе понравилась геология? — удивилась Саша. — А я, наоборот… Похоже, сменю, профессию. Не мое это, понимаешь.

— В математики подашься?

— Нет, в юристы.

Саша с Максом глянули друг на друга и рассмеялись.

— Помнишь «Заразку»!? — воскликнул Макс. — Ох, и видок у нас был.

— Ага. Сплошная «желтоглазая ночь».

— А как на брудершафт пили, помнишь?

— Помню. — Саша состроила якобы недовольную гримасу. — А на другой день нас вытурили из бокса в общую палату. По вашей милости, между прочим.

Воспоминания окончательно растопили ледок скованности.

— Я все помню, Макс, — произнесла Саша с неподдельной грустью в голосе.

— Я тоже.

Макс поднялся с кресла, подошел к Саше, взял ее за руку. Она сидела, опустив глаза, увлажнившиеся от накатившей волны. У Макса возникло острое желание прижать ее к себе, приласкать, утешить, как плачущего ребенка.

— Саша…

— Не надо. Не говори ничего.

Саша тоже поднялась.

Макс не догадывался, что творилось в душе у молодой женщины, ставшей совсем недавно, — не прошло еще и полгода, — вдовой, и сейчас страстно желавшей близости с тем, кого, не сознаваясь даже себе, любила все эти годы.

«Пусть, — решила Саша. — Пусть меня осудят, назовут дрянной и развратной, пусть. Больше не могу и не хочу притворяться». Она прижалась к груди Макса.

— Саша, милая…

— Не говори ничего, — прошептала она.

Их губы встретились.

Мир исчез. Остались только Он и Она. И было им плевать, что потом скажут другие: осудят или оправдают…

Саша и Макс, отдыхая от бурных ласк, лежали на низкой тахте, уместившись головами на маленькой подушке-думке. Плед, которым они укрывались, полностью сполз на пол, но Максу не хотелось его поднимать.

— Бесстыдники мы с тобой, — сказала Саша с усмешкой. — Давай прикроемся, что ли.

— Не могу, — возразил Макс, — ты слишком красивая, чтобы прятать тебя под покрывало.

Саша хихикнула и, с деланной жеманностью протянула:

— У-у, негодник. Ты разглядываешь меня, словно…

— «Я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой», — процитировал Макс.

— Мадонна нарисована одетой.

— Ну, как… Венерой Милосской.

— А та вообще, без рук!

Они расхохотались. Макс обнял любимую, обворожительно прелестную в ничем не прикрытой наготе, и притянул к себе.

— А мне на самом деле ни капельки не стыдно, — прошептала ему на ухо Саша. — Это плохо, да?

— Это замечательно, — ответил Макс, целуя свою ненаглядную.