Мы искали друг друга

Однако, спокойствие это было видимым. Все ждали: что-то будет. Часам к десяти к Центру с разных сторон, группами, потянулись люди, преимущественно молодые: студенты, жители окрестных кишлаков и просто городская шпана. На сей раз толпа собралась на Главной площади. Продолжили митинговать, орали в мегафоны, произносили пламенные речи. Про армян больше не вспоминали. Призывали разобраться с теми, кто отдал приказ стрелять в «мирных граждан», к тому же, выставили явно провокационное требование: захоронить на площади перед зданием ЦК убитых в ходе вчерашнего расстрела, и переименовать это место в «площадь Шахидон (Мучеников)».

Дальше — больше. Устав обличать местные власти, переключились на московские. Говорили о засилье «чужих» и о «попрании местных обычаев». Опять скандировали: «Долой!», грозили устроить Джихад. Откуда-то появились носилки с мертвым телом. Кто убил этого человека было не понятно, но для оголтелой орды труп явился дополнительным катализаторам.

Толпа почуяла кровь. И жаждала крови. Гнев толпы, как это обычно бывает, с недоступных для нее правителей, переключился на «чужаков», которые всегда под рукой: «Пусть уезжают в свою Россию!»

Клич «бей их!», подхваченный толпой, явился сигналом к началу грабежей и побоищ, прокатившихся по улицам и переулкам города.

Мудро поступили те, кто к середине дня, наплевав на распоряжение начальства оставаться на рабочих местах, собрался и уехал домой, под защиту родных стен. Ибо альтернативы просто не было. «Стражи порядка», совместно с военными, бесстрашно охраняли властей предержащих, оставив город на откуп бесчинствующим оравам.

К вечеру улицы полностью обезлюдели. Повсюду остались следы побоищ: битое стекло, булыганы, брошенные дамские сумочки, сломанные зонтики, вырванные «с мясом» пуговицы. На перекрестках, то здесь, то там, чадили, догорая, легковушки, подвернувшиеся любителям устраивать поджоги. У многих, с грехом пополам добравшихся до мест стоянки машин, были выбиты стекла — угодили под град камней. Счет убитым шел на десятки, раненым — на сотни.

Но жизнь в городе не замерла совсем. Отсиживаться в квартирах-норах, где люди вовсе не чувствовали себя в безопасности, оказалось страшнее, чем защищаться сообща. Горожане высыпали во дворы, вооружаясь, кто, чем мог, были полны решимости обороняться до последней возможности. Строили баррикады. Готовили бутылки с «коктейлем Молотова» — проверенное оружие.

Макс, прихватив обрезок стальной трубы, тоже вышел погреться на солнышке, — на редкость теплым выдался февральский денек, — пообщаться с соседями, почувствовать, что не одинок.

Весьма живописную картину представляли собой «ополченцы»: кто с ломом или монтировкой, а кто — просто с дубиной. Один малый вооружился спортивной рапирой, а толстый усатый дядя Толя, потомственный казак (так он представлялся при знакомстве), вышел с огромным мясницким тесаком: пусть только сунутся — башки поотрубаю! Всех рассмешил местный дурачок Амри, тщедушный и абсолютно безобидный парень, выбравший в качестве оружия корягу выше собственного роста.

— Посмотрите, «Махмуд-герой» идет! Ха-ха-ха! Амри, кто кого тащит: ты дубину, или она тебя?

Несмотря на некоторую карикатурность, «ополчение» представляло собой вполне боеспособную единицу. Во всяком случае, настрой был серьезный. Ночью выходили, по очереди, на дежурство. Жгли костры. На крыши домов посадили наблюдателей. Придумали средство оповещения: подвесили к дереву пустой кислородный баллон, гудевший, если колотить по нему железом, что твой колокол-набат.

В небе, то и дело, раздавался гул — заходили на посадку тяжелые «транспортники». В город перебрасывались спецподразделения Внутренних Войск. Власти объявили о введении чрезвычайного положения и комендантского часа.

Четырнадцатого на работу никто не вышел. Не открылись магазины, не работали школы и детские сады, не ходил транспорт. Иногда по улицам проносились машины с зелеными флагами. Из них что-то кричали, свистели, улюлюкали. Но погромщики всюду видели одну и ту же картину: забаррикадированные въезды в микрорайоны и дворы, людей с дрекольем. А то, нет-нет, да и блеснет на солнце ствол охотничьего дробовика. Шутить с беспредельщиками никто не собирался.

Позже на улицах появились патрули ВВ — накаченные ребята со щитами и резиновыми дубинками. Беспредел прекратился.

Макс, включив вечером телик на первый канал, с удивлением услышал выступление московского говоруна-политика, заявившего: дескать, Махкамов в Душанбе расстрелял мирную демонстрацию. Этот столичный краснобай практически слово в слово повторял речи местных деятелей-оппозиционеров, старающихся все перевернуть с ног на голову, и оправдать погромщиков, выставив их невинными жертвами. «Вот, сволочь, — подумал Макс, — тебя бы, гнида, сюда, и чтобы эти „мирные демонстранты“ тебе по тыкве настучали».

С расстояния в три тысячи километров некоторые события, если они не затрагивают вас лично, смотрятся не так, как видят те, кто оказался в самой их гуще.

* * *