Мы из ЧК

Федорову припомнились вчерашний вечер, обаятельная Катя, едущая в Алма-Ату. Она стояла у открытого окна, рядом с купе проводников. Темноволосая, с синим оттенком лучистых глаз. Федоров долго не решался подойти к девушке. Наконец спросил:

— Далеко едете? В отпуск? Из отпуска?

— Была в Барнауле, у тети гостила, — ответила девушка. — А теперь еду в Алма-Ату. Там живу и работаю.

— Значит, попутчики.

— Вы тоже алмаатинец?

— К сожалению, нет. Я — москвич. Взял трудовой отпуск, решил навестить тетю. Может, какая помощь нужна…

Они разговорились. Девушка шутя заметила:

— Сами устремились на юг, а молодую жену оставили дома. Нехорошо получается!

— Я знал, что вы об этом заговорите, — оживился Федоров. — Молчали-то неспроста, думали. Нет, я не женатый. Знаете, не пришлось как-то семьей обзавестись. В годы войны был на фронте. Имею ранение. До конца сорок девятого служил за границей, в Германии. После демобилизации приехал в Москву. Трудно было с пропиской, но удалось получить небольшую комнату, в общей квартире. Родители умерли. Мне двадцать шесть. Зовут Сергеем. Вот вы все и узнали обо мне.

— А я Катя. Екатерина Яковлевна.

— Ну вот и познакомились. Это событие надо отметить.

Федоров сходил в вагон-ресторан, принес бутылку вина, закуску, шоколадные конфеты. Катя от вина отказалась. Но конфеты ей понравились.

И вот сейчас, лежа на полке, Федоров думал о Кате. Иметь знакомого человека в большом незнакомом городе — что можно желать лучшего! Но можно ли остановиться у нее? Спросит: «Почему не идешь к тете?» Надо опять изворачиваться, лгать.

В Алма-Ату приехали утром. Федоров взял такси, погрузил в багажник чемоданы. Через полчаса были на улице Гранатной, где жила Катя. Здесь было много зелени. Чистые приземистые домики утопали в садах. Катя с шумом распахнула калитку, крикнула:

— Бабуля! Я приехала.

Навстречу вышла худенькая, седоволосая женщина. Она обняла Катю и поцеловала ее. С любопытством посмотрела на Федорова.

— А это Сережа. Он приехал в Алма-Ату к тете. Мы скоро уйдем. Мама и Антоша на работе, конечно?

— Где же им быть? Да вы, наверно, кушать хотите? Я пойду на кухню, приготовлю.

— Как зовут твою бабулю? — спросил Федоров, когда старушка вышла.

— Елена Федоровна. Ей скоро семьдесят.

— Приветливая она. И тебя любит.

Федоров оглянулся, тихо сказал:

— Знаешь, Катя. Никакой тети у меня в Алма-Ате нет. Я приехал сюда по совету товарищей. Побуду два-три дня, куплю яблок и снова в Москву. Хочу спросить: нельзя ли остаться в вашем доме. Места не отлежу. Могу во дворе или в саду спать. Твоим скажем, что тетка, мол, уехала на курорт, не предупредив меня об этом…

Катя с удивлением и легким испугом посмотрела на Федорова.

— Я не могу позволить этого, Сергей. Что подумают мать, брат, бабушка? Одно дело дружить с молодым человеком, Другое — когда он останется в доме девушки. Нет, нет и нет!

— Прости, Катя, — вздохнул Федоров. — Не хотел тебя обидеть. Прости!

— Не обижайся, Сергей, — уже мягче добавила девушка. — Одно место в гостинице для москвича всегда найдется. А у меня, сам понимаешь…

В гостинице Дома колхозника Федоров, как мы уже знаем, получил койку в четырехместном номере. Чемодан сдал в кладовую камеры хранения. Затем в магазине купил брюки, туфли. Зашел в номер, переоделся. И…

* * *

Финал этой истории обычный. Назначенная встреча в Мюнхене, которую с нетерпением ждали Олег, Иван, действовавшие под вымышленными именами, и их хозяева, не состоялась. Через три месяца было закончено расследование. Потом состоялся суд. Шпиону Сараеву-Федорову, мечтавшему ценой предательства купить себе «райскую» жизнь в капиталистическом мире, вынесли справедливый приговор.

Н. Милованов ТРУДНЫЙ ПОИСК

Первый послевоенный год.

Но, как и раньше, по стальным магистралям грохотали воинские поезда. Теперь они неслись на восток и везли к родным очагам, к истосковавшимся в разлуке семьям демобилизованных солдат, сержантов, офицеров. Неслись с песнями, музыкой.

Возвращались домой освобожденные от гитлеровского рабства бывшие советские военнопленные и насильно угнанные в фашистскую Германию советские люди. Вместе с ними, в порядке репатриации, ехали и те, кто в трудную годину предал свою Родину и потом искал спасения бегством с отступающими гитлеровцами. В органах репатриации они рассказывали о себе всевозможные небылицы, хитрили, изворачивались. Это был шлак войны, грязный и пыльный. Многие из них имели специальные задания капиталистических разведок, были снабжены фальшивыми документами, имели связников и при удобном случае могли нанести большой вред советскому государству. Их надо было выявлять, разыскивать, обезвреживать.

Занимались такими «репатриантами» и сотрудники подразделения МГБ на Туркестано-Сибирской железной дороге, возглавляемые невысоким, всегда чисто выбритым капитаном Жалекеном Тлеумагамбетовым, которого товарищи звали Евгением Ивановичем.