Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Приходится объяснять, что дома, как ни печально, кроме консервов жрать нечего. Надя притащила купленные где—то «очень выгодно» невыразимо розовые сосиски, при одном виде которых сразу почему—то вспоминалась Пэрис Хилтон. Разумеется, на вкус это чудо химической промышленности — я про сосиски толкую, хотя Пэрис вообще—то тоже со вкусом не в ладах, так вот на вкус сосиски были такими, что рулон туалетной бумаги в сравнении показался бы деликатесом. Из цельнолитой целлюлозы что ли их сделали? Даже Лихо Одноглазое их не ел. Надя мне кажется, поняла свой промах, но стоически потребляла этот «мрак и печаль розового цвета». Из чистого упрямства, что ли. Или сама себя так наказывала? В общем, после пары кружек пива идея принести в дом нормальную еду показалась мне разумной.

Щенята проснулись, завозились.

Прощаемся с Буршем, договорившись о следующей тренировке. По дороге домой мне в голову приходит оригинальная мысль, что жизнь все—таки прекрасна. Потом отмечаю про себя, что назвал домом свое нынешнее жилище. Раньше такого себе не позволял — домом считал только свою старую квартиру.

Во дворе здороваюсь с сапером Крокодилом и Енотом. Они сидят у детской площадки, приглядывают за детишками. Тут так повелось, что когда во дворе играют дети, то обязательно один вооруженный мужик должен за ними присматривать. Вот у Крокодила на руке красная замурзанная повязка, а Енот, оказывается, меня поджидает.

Видно, что он торопится. Отводит меня в сторону, показывает увесистую сумку, где лежат почему—то вроссыпь патроны от ПМ. Оказывается, хочет забрать оставшиеся медные патроны. Я после пива добрый и покладистый и, не споря, отправляюсь домой.

На кухне перед тарелкой с теми самыми резиновыми сосисками печально сидит Надежда. Явно собирается с духом, чтобы ужинать. Глаза у нее грустные. У вылезшего из—под стола трехногого кота точно такие же глаза. Радуюсь, что догадался взять съедобные сосиски в пивной. И точно — они оказываются к месту.

Получивший вожделенные патроны Енот исчезает моментально. Крокодил досадливо крякает, видно, что тут до меня был разговор, да вот не закончили. Уйти ему нельзя — детишки вовсю копаются в песочнице, строя там какие—то песочные замки с хитрым применением щепочек, фантиков и прочих детских сокровищ, а сменят его через полчаса. Вижу, что его распирает желание пообщаться и поделиться новостями. А мне страшно любопытно узнать — как он загрыз бандита зубами. Ради этого я готов послушать и про политику, так — то мне это поровну, честно говоря.

— Слыхал, Змиев какую корку отмочил? — спрашивает Крокодил.

— Неа. Я же последнее время все по выездам больше.

Крокодил воодушевляется новым слушателем и начинает рассказывать.

Ну, собственно я уже слыхал, что сейчас идет речь об укреплении власти, потому как ясно — уже выжили. Потому жесткая военная диктатура не столь необходима — да и самой диктатуре не худо бы с себя спихнуть всякое разное, особенно то, что не принесет дивидендов, а вот критики будет много. При этом, разумеется, Змиев явно оставляет за собой и своим штабом командные высоты. Об этом сейчас уже толковали, и раздача слонов и разделение функций как бы назрела. Про это и говорит Крокодил. И отмечает, что в опубликованной речи Змиев особенно упер на то, что «мы не можем наворовать и свалить в Лондон, что было целью власти раньше». Фраза Крокодилу понравилась.

Глава 18. Сюрвайверы. Влипли!

— Погоди, я хочу в дом заскочить — сказала Ирка.

— Что так срочно запонадобилось? — удивился Виктор.

— Хочу дрожжи поискать. Обрыдли уже эти сухие лепешки до судорог. Хочется нормального хлеба поесть. А у местных бабок дрожжи должны быть. Минутное дело.

— Ладно, давай. В который пойдем?

— Да хоть в этот, рядом с которым стоим.

— Хорошо, спину мне держи!

Распахнул дверь, дал глазам привыкнуть к полумраку в сенях и вошел. В холодной пристройке было пусто, мирно. А когда достаточно бойко сунулся в жилую, теплую часть избы страшный удар в темя отшвырнул назад, боль выбила слезы из глаз. Сзади хрюкнула смешком Ирина. Но так, деликатно, без ехидства.

Потрогал голову — ну да, ссадил до крови. Черт, и ведь знал же. Больно—то как! Прошипел несколько ругательств, с ненавистью глядя на низкую притолоку дверного косяка. Долбанная деревенщина! «Как в дом заходишь, поклонись!» Дух дома, ага, домовые, чертовы скареды, тепло они берегли, сволочи, а тут башкой долбайся. И ведь самое противное — после таких же приключений еще у Арины научился пригибаться, когда в деревенские двери входишь, а тут пожил в доме с нормальными человеческими косяками и дверьми — и опять начинай сначала. Будь оно все трижды неладно!

В доме никого не было, даже и погрома особого не наблюдалась. Ирка проверила шкафчики на кухне, заглянула в старенький холодильник, покрутила носом от смрада гнили, пахнувшего оттуда. Нет, тут пирогов не пекли, нет дрожжей.