Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Судя по словам Крокодила, вопрос с введением гражданства на территории Котлина и по контролируемым районам уже практически решен. Сейчас, собственно, утрясаются детали, а решение уже явно принято. Ну что ж, оно, наверное, и неплохо, хотя и звучит странновато. Гражданин острова Котлин и подконтрольных территорий. Хотя после революции и не такое бывало, доводилось слышать. «Гражданин деревни Малые Грязи…» Другое дело, что наконец—то достигнута мечта многих и многих — получается, развалилась Россия на «множество маленьких медвежат». Хотя в общем—то к тому и шло. Или вели к тому. Не зря же Адя Гитлер толковал, что России конец будет тогда, когда украинцы и белорусы поверят в то, что они — не русские. Что бы про Гитлера не толковали всякие разные, а он—то как раз был умнейшим человеком, ни разу не идиотом и уж в национальных делах разбирался куда толковее многих.

Когда Германия из лоскутного одеяла вшивых мелких княжеств стала грозным кулаком? А когда баварцы и всякие прочие пруссаки поняли, что вместе они сильнее во много раз. Даже не в математической — а в геометрической прогрессии. А уж различия у тех же баварцев от тех же пруссаков куда как большие, чем у великороссов, малороссов и белорусов. И в одежде и в обычаях и даже в разговоре. Не, действительно, если б не «хохдойч» черта лысого они бы друг друга поняли, диалекты у них, не говоря о произношении — дико отличаются. Но у немцев мозгов хватает объединяться, а у нас — ну как можно! На Украине даже музей русской оккупации, помнится, открыли. Э, да что там… Все время когда слышу очередной хохлосрач, вспоминаю старую басню про умирающего старика, веник и сыновей...

Только в нашем случае финал другой — умирающий отец смотрит на изломанный в мелкие кусочки веник и грустно думает: «Тупые у меня сыновья... Но сииильные...»

Хотя мы тоже может, поумнеем. Слыхал, что уже прочистили трассу до Великого Новгорода, а теперь вроде разговоры были — вместе с теми, кто в Новгородчине выжил — ломиться дальше, на Тверь. И на Киев тоже помалу группы шоссе чистят. Мы ж не одни такие хорошие. Правда и бандюганов хватает и отморозков. Но глаза боятся — и правильно делают, как вроде говаривал офтальмолог академик Федоров.

Ну, ладно с политикой все как всегда непонятно, разве что можно почесать языки от души. В свою очередь коротенько рассказываю Крокодилу про Эверест и тамошние дела.

Он широко и как—то даже неприятно улыбается. Плотоядная такая улыбочка выходит, крокодилячья.

— На Эвересте, по сравнению с экспедициями на другие восьмитысячники, особенно ярко вылезает невежество, эгоизм и глупые амбиции. Ты вот про мародерство говорил, а там не редкость кражи в лагерях, плохие гиды, и нехватка самого необходимого — того же кислорода например. А это вообще дикость ни в какие ворота, чтоб в лагере воровали. Дело не в количество смертей на Эвересте, горы вещь опасная везде и всегда, не только на 8000 метров, дело в том, что там, на Эвересте все подчинено коммерции. Деньги и амбиции. Там Мамона во весь рост на вершине сидит.

Потому никакого спортивного духа там нет. Заплатил человек бабки — и все, подай ему вершину. А какие туда кретины ломятся — это отдельная история. Твой коллега, к слову, врач из Техаса поперся. Прикинь — где Техас. А где Эверест? Мне ровесник — за полтинник ему было. Сделал себе подарочек на день рождения. На пути к вершине — ослеп, у него, оказывается, была перед восхождением операция на глазах, а подумать тупой башкой, что в разреженном воздухе получится с оперированными глазками — не судьба. Его там оставили в снегу — остальным—то ведь тоже надо на вершину, они тоже бабло замаксали, вынь да положь им вершину. Вернулись за бедолагой через двенадцать часов. А он замерз, идти не может. Дальше вся эта артель не смогла лагерь найти, докторишка опять ночь на морозе провалялся, потом его в лагерь спустили, ан палатку с докторишки снесло — опять значит на —75 градусах с ветерком полежал. Потом все — таки эвакуировали, отделался дешево — ампутировали руку, пальцы на ногах и нос. А всего из двух групп восемь человек помре, причем двое — инструктора. Вот и скажи — думал он о чем—нибудь? Когда в горы поперся после операции, или нет?

— Ну, так это американцы. У них не принято своей шкурой рисковать за других.

— Брось. Люди одинаковы. А уж в беде — тем более.

— Ну, мне кажется, что в СССР все же люди другие были.

— Это ты путаешь. Людей старались сделать другими, но человеческую природу не переделаешь. Нас в 1975 году, в сентябре гоняли на спасательные работы — на Гузерипле половина туристической группы одним махом погибла. Из 53 туристов — 21 покойник. Для того времени — неслыханное ЧП. Тем более на тридцатом всесоюзном маршруте.

— Погоди. Я ж не в теме совсем. Гузерипль — это где? Тридцатый маршрут — это что?

Крокодил снисходительно смотрит на меня. Недолго правда, потому как, болтая со мной, он тщательно контролирует окрестности, раз уж он охраняет возящихся в песочнице детей, то болтать он может, но контроль за окружающей ситуацией не теряет ни на минуту.