Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

— У инструкторов даже удостоверений не было, что они инструктора. Никто их не учил, значит, раз их допустили до работы — виноват допустивший. А туристы… Они по закону помогать были не обязаны. Так что все как есть — человек в массе скотина тупая, неблагодарная и непредусмотрительная… И это заложено в человеческой природе. Человека периодически пытаются сделать человеком, но видно бог винтик какой—то недокрутил.

— Ну, знаешь. Как—то это у тебя все очень минорно выходит.

— А как есть. Вспомнилось еще из тех же времен — как раз через год в Ереванское озеро троллейбус ухнул. С почти сотней пассажиров. Рядом тренировалась пара спортсменов—подводников, два брата. Бегали с нагрузкой. Увидели такое дело — побежали спасать людей. Вода мутная, троллейбус залег на глубине десяток метров. Старший брат был рекордсмен — смог спасти двадцать человек. Сам чуть не погиб от переохлаждения и усталости — по ошибке вместо человека последним подъемом выволок сидение набухшее. Изрезался о битые стекла, потом пневмония. Сепсис. Чудом жив остался, карьера спортивная накрылась. И что характерно — пока он в больнице валялся из этих двадцати спасенных ни один спасибо сказать хотя бы не пришел.

Возражать тут особо нечего.

— К слову — продолжает Крокодил — еще моментик пикантный. Троллейбус свалился с дамбы, как тогда говорили, из—за того, что, дескать, у водителя с сердцем плохо стало. А все спасенные Шаваршем в один голос заявили, что пассажир некий потребовал, чтобы водитель остановился там, где пассажиру удобнее, а не там где положено, на остановке. Водитель и возразил, не на такси едешь. И получил от разгневанного пассажира по башке. Троллейбус и пошел нырять. Один тупой дегенерат угробил семьдесят человек. И себя тоже. На него—то плевать, конечно, но факт остается фактом.

— Хочешь сказать, что все люди — свиньи паскудные?

Крокодил удивляется.

— С чего это ты так решил? Примеров благодарности — пруд пруди. Вон немцы в Трептов — парке так скульптуру «Солдат с ребенком» и не снесли. Действительно наш солдат пехотинец спас немецкую девчонку с нейтральной полосы из — под обстрела. А уж снести могли раз сто — наши бы руководители и не вспучились бы. Как с Эстонией, например. Ан не снесли, наоборот отреставрировали. Да и много говорить можно. Тебе ж коньяки таскали пациенты?

— Таскали.

— Вот видишь… Просто не надо о людях думать лучше, чем они есть на самом деле. Тут я тебе еще вот что скажу — есть слушок, что в Кронштадте все граждане будут обязаны иметь оружие. Обязательно. Что скажешь?

— А что говорить? Смотря, каких граждан наберут. Я—то с оружием так все это время и гоняю. Да и ты тоже. Да и много кто еще. И вроде наоборот бандитизма стало меньше. Другое дело — учить публику придется. А ты что скажешь?

— А что говорить… Любая власть — это насилие. Никак иначе не получается руководить публикой, обязательно насилие нужно. Считай любую власть бандитами — не ошибешься. Другое дело, что весь вопрос в том, кто эту власть поддерживает. Отсюда и власть — от вменяемой, которая живет по общепризнанным понятиям, их еще законами называют, до отмороженной на всю башню, для которой закон не писан вообще, кроме разве как левая нога захотела. Вменяемые публике обычно нравятся больше — понятно потому как чего ждать, потому вменяемых поддерживает большинство. Раз так, то публике власть оружие раздать может — оно публикой будет употреблено в поддержку власти. Ну и наоборот. Змиева с его архаровцами многие поддерживают. Так что вполне мысль ясная.

— Погоди, погоди. Это что же, ты военных бандитами считаешь?

Крокодил удивляется.

— А что такого? Военный — это убийца в первую очередь, для того они и нужны — убивать себе подобных. Вооруженные до зубов убийцы, специально обученные, как это правильно сделать с наибольшим успехом. Очень опасные поэтому, да еще и организованные дай боже. Да и что бы там не болтали — во время войны морали нет и быть не может.

У меня возникает ощущение, что я сижу с открытым нараспашку ртом. Вот уж никак не подумал бы, что степенный и добропорядочный Крокодил такое скажет. Потом я вспоминаю, что он воевал много и успешно, вспоминаю, что в рукопашной резне заслужил свое аллигаторское прозвище, перегрызя зубами глотку ичкерийскому бандиту, а как я понял из других разговоров — убитых им всяко разно, не считая влезших на его мины, получается у Крокодила никак не меньше взвода. Куда уж опаснее. Но я то с ним в дружеских отношениях и потому совершенно не опасаюсь, что он вцепится мне в глотку клыками, влепит по мне из спокойно лежащего у него на коленях Калаша или начнет резать ножом этих детишек в песочнице. Наоборот — когда он рядом — мне спокойно, а мамкам детей спокойно за своих чад. Да и дитята возятся совершенно безмятежно.

Видимо что—то этакое отражается у меня на лице и посмеивающийся сапер довольно замечает: «Вот—вот, я об этом. Когда эти убийцы свои — все замечательно и прекрасно и нужно, чтоб эти убийцы были умелые опытные и лучшие. Вот когда чужие убийцы оказываются лучше — тогда печально. Ты ведь об этом подумал?»