Мы карелы

Но не успело еще это грозное обращение дойти до деревни, как пришел взвод финских солдат. Юрки со своей «ротой» из десяти стариков и юнцов счел благоразумным не вступать в бой и увел их в лес. В деревне остались лишь женщины и дети.

Полуразвалившаяся сторожка стояла на берегу маленькой ламбы. От воды ее отделял густой ольшаник, позади возвышалась небольшая, поросшая сосной горушка, за которой начиналось топкое болото.

— Никто сюда не придет. Не бойтесь, — говорили старики, когда Юрки на правах старшего в отряде стал посылать их в караул. В ночное время на посту стояли по очереди он и Сантери.

От безделья день казался долгим. Когда наступало время сна, подолгу ворочались с боку на бок, молча сопели, пыхтели, вздыхали, кое-кто, не выдержав, вставал и выходил покурить на свежий воздух, где досаждали назойливые комары. Курева тоже было так мало, что курившие трубку после двух-трех затяжек зажимали большим пальцем ее и гасили, а самокрутки должно было хватать на трех, а то и на четырех человек. Все, о чем можно было переговорить, переговорили. Да и что они, жители маленькой деревни, знавшие всю подноготную, могли рассказать друг другу? Хуотари Пекканен, правда, был мастер рассказывать сказки, но все его сказки тоже давным-давно знали. Потому говорили больше о том, как и в какую сторону дела на белом свете повернутся. Самым бывалым из них был Юрки. Не ничего определенного сказать он тоже не мог. «Поживем — увидим», — говорил он. Такие дела не решаются в одной деревне. Знавал Юрки человека, который присутствовал на большом собрании в Петрозаводске, где решено было установить в Карелии Советскую власть, но и этот его знакомый ничего путного объяснить не мог, говорил о каких-то меньшевиках, эсерах, кадетах и о ком-то еще, а чем они отличаются друг от друга, тоже не мог толком объяснить. А дороги Сантери были еще короче, чем у Юрки. Самым дальним местом, где он бывал, была Кемь. Но относительно будущего у него было свое воззрение, и поувереннее, чем у Юрки. «Земля будет у крестьян, а заводы — у рабочих», — заявил Сантери.

В их таежной деревушке клочки земли, отобранные у леса, испокон веков принадлежали тем, кто их возделывал. В Вуоккиниеми, Энонсу и Ухте были, правда, и такие, кто имел поля, возделанные чужими руками. Что касается заводов, представление о них у мужиков было весьма смутным. Заводом называли лесопилку, находившуюся на Поповом острове в Кеми, а здесь в тайге заводами называли и лесоучастки, где заготавливался лес. Но они слышали и про настоящие заводы и фабрики, где изготавливались сукно, ситец и прочие ткани, которые нельзя было соткать на своем ткацком станке; топоры с заводской маркой были крепче и лучше топоров, выкованных местными кузнецами; в богатых домах стали появляться и сошники фабричного производства, и даже швейные машины. Какими бы там эти заводы ни были, их надо отдать рабочим — и там, в городах, и здесь, в лесах, — так считал Сантери. Это убеждение он перенял от одного человека, работавшего на лесопилке в Кеми. Рабочие уважали его, а царская власть за такие разговоры преследовала. Этот человек научился так думать от самого Ленина, ныне ставшего во главе Советской власти. Кроме того, Сантери знал, что власть должен взять в свои руки народ. А как? Это само собой ясно. Точно так, как в деревне на миру решают. Порешили — и взяли.

Такие же идеи проповедовал здесь, в глухой лесной деревушке, и финский сапожник Тааветти. Потому его и ненавидели белофинские офицеры. Так что Сантери знал, на чьей стороне ему быть, тем более что он хотел быть хозяином на своей земле. С некоторой снисходительностью он поглядывал на своих товарищей, не разбиравшихся в событиях и идеях.

Юрки только что заступил на пост, когда в лесу послышался треск сучьев, потом дрожащий голос:

— Люди добрые, где вы? Это был голос матери Юрки.

— Здесь, здесь мы. Какая беда стряслась?

Мать бросилась сыну на шею и заплакала:

— Беда, сынок. Окку увели. И у Сантери жену забрали.

— Как забрали? — Сантери выронил из рук сеть, которую развешивал сушиться.

— Пришли и забрали. Вас искали. Не нашли вас, взяли ваших жен.

Выскочившие из избушки мужики побежали догонять Сантери и Юрки. Подоткнув подолы юбок за пояс, мать Юрки семенила рядом, стараясь не отстать от сына, и, задыхаясь, рассказывала:

— Даже переодеться не дали. В чем были, в том и увели…

— Куда их повели?

— Сказали, в Вуоккиниеми. На допрос.

На дороге, запорошенной тонким слоем нанесенного ветром песка, свежих следов не было видно. Судя по всему, по ней уже несколько дней не ходили. Мужики остановились в недоумении, потом, отправив домой мать Юрки, пошли по дороге в сторону Вуоккиниеми. Навстречу им попался со связкой нанизанных на прут свежих окуней мальчик с хутора Пуанасенваара.

— Здесь никто не проходил? — остановили они мальчика.

Мальчуган с восхищением и завистью разглядывал винтовки и патронташи мужиков. Он рад был помочь им и стал словоохотливо объяснять:

— Проходили. Много людей шло. И все с ружьями. Были и финны. И карелы тоже были.

— Давно они прошли?

— Женщины с ними были?