Хотя солнце еще не встало, утро уже начало красться сквозь грозовое облако, как замаскированный убийца. Констанция умылась в раковине матери и достала простое шерстяное платье из сундука Ливии. Как же давно у нее не было своих вещей. Даже та одежда, в которой она пришла, принадлежала храму. А маска… Маска тоже украдена. В первых серых лучах рассвета она собрала волосы в тугой высокий пучок и заглянула в круглое зеркало на цепочке. Поверхность оставалась прозрачной. Заметив под глазами темные круги, Констанция нахмурилась. Интересно, Эмрису вообще есть до нее дело? Она ведь думала, что сумела повлиять на его жизнь. Но теперь, исчезнув из его мира, она не понимала, была ли там вообще. Иногда ей казалось, что все ее действия не принесли никаких плодов. Она ощущала себя призраком.
Утро было ранним, и за исключением собачьего воя в замке стояла гробовая тишина: наверняка все пытались привести себя в порядок после вчерашнего пира. Аккуратно держа трость под мышкой, Констанция прошла по двору к Северной башне и попробовала открыть дверь: не заперто. Пока она поднималась по ступенькам, из комнат на первом ярусе доносились громкие храпы. Констанция заглянула в замочную скважину, где на аккуратно заправленной кровати спал доктор Джонс Торн. Он лежал без плаща и рубашки, обнажив спину. С удивлением Констанция заметила глубокие пересекающиеся шрамы на его гладкой бледной коже и осознала, что когда-то давно его пороли кнутом.
Покачав головой, она направилась вверх по ступенькам, проходя мимо пустых комнат, которые всплывали призраками из детства: столовая, музыкальный зал и удобные жилые комнаты, служившие в свое время для личных утех герцога. Добравшись до последних ступеней, она остановилась, перевела дыхание и открыла дверь в солярий[2]
. Настало время узнать правду об отце.Комната герцога находилась на вершине самой высокой башни замка. Круглое помещение со стеклянным куполом было построено давно умершим Предком с целью наблюдения за звездами. Тонкие, высокие панели слегка дребезжали на ветру, и Констанция ощутила дуновение ветерка, колышущего выпавшую из прически прядь волос. Вдруг она поняла, что поднялась на такую высоту, куда не могло добраться даже грозовое облако. Серые щупальца набрасывались и извивались вокруг нижних краев купола, но стальная его часть до сих пор оставалась под блаженной небесной голубизной. Констанция и не думала, насколько соскучилась по небу. На какое-то мгновение она потерялась в этой синеве, которую нарушали лишь нежные желтые лучи солнца на облачном горизонте.
Круглая комната оказалась чрезмерно голой. На стене виднелись только бледные призраки убранной мебели. Здесь остались только огромный сундук с прочными замками, узкая, аккуратно заправленная кровать, совсем не подходящая окружающей обстановке, и стул в виде трона в центре комнаты. Тогда наконец Констанция заметила и отца. Он глядел на свою дочь с осторожностью: пропало выражение чистого уважения и любви, что он демонстрировал прошлым вечером. Сейчас он выглядел смущенным и взволнованным. Не нем была та же одежда, что и вчера на пиру.
– Констанция, – заговорил герцог, пристально глядя на гостью. – Дочь моя.
Затем он повторил свои слова, будто пытаясь освежить память:
– Констанция… Дочь моя…
Девушка осторожно приблизилась: пятьдесят шагов по отполированной плитке, отражающей тонкие стеклянные панели. Это придавало комнате просторный вид. Констанция остановилась перед стулом, обратив внимание на руки отца. Скрюченные, похожие на когти пальцы, лежали на полированных деревянных подлокотниках.
– Доброе утро, отец, – поздоровалась Констанция.
Впервые после своего приезда она смогла внимательно его рассмотреть. Они с герцогом никогда не были близки. У них у каждого были свои заботы, но она знала, что они любили друг друга, несмотря ни на что. Констанция старалась не замечать последствия возраста и сумасшествия, выраженные в чертах его лица – чертах, которые настолько ясно отражались в ее собственном лице. Скулы его заострились, подбородок уменьшился. Рассредоточенные темные глаза казались полными слез. Кожа обтягивала распухшие суставы пальцев. Волосы его полностью поседели и стали грубыми, как шерсть. Не осталось и следа от их пепельного цвета, который когда-то был у отца.
Сесть в комнате оказалось негде, поэтому она опустилась на колени возле стула и положила свою правую руку на его пальцы, едва не вздрогнув от хрупкости его кожи. Пришло время истины.
– Отец, мне нужно с вами поговорить. Я хочу понять, что здесь происходит.
Герцог устремил взгляд в пространство. Он будто не слышал ее слов.
– Отец, вы единственный в Княжеском лесу, кто знает правду обо мне и моей магии.
Констанция отбросила эти мысли.
– Вы просили меня бежать. Вы помните? Вы хотели меня спасти. Вы знали, что они могли со мной сделать.
На долю секунды ей показалось, что взгляд герцога прояснился.