Мы – кровь и буря

Внизу лестницы Констанция открыла дверь во двор, вытерла рукавом пульсирующую щеку, но вдруг замешкалась на пороге. Она наблюдала за облаком, которое сверкало и кружило над каменной дорогой. По двору шел псарь, неся в руке ведро, полное дохлых крыс. Вторую руку он приложил к больной голове. Несколько секунд спустя Констанция услышала, с каким остервенением собаки бросились на еду. Их вой превратился в рычание, как будто за еду шло настоящее сражение.

Констанция закрыла глаза, позволив миру исчезнуть. Она сосредоточилась и услышала эхо грозового заклинания: барабанящий звук, похожий на умирающий отголосок колокольного звона. Все это казалось странным. Похоже, до начала рождения оставались считаные дни. А когда оно случится… уже будет слишком поздно. Чтобы успеть, нужно работать быстрее. Констанция сжала кулаки. О, боги, сколько же лет она готовилась к этому событию… Но готова ли она? Понимала ли она до конца, что делала?

«У меня не осталось выбора».

Витенагемот должен состояться через несколько часов. Осторожно коснувшись щеки, она посмотрела вниз на запачканное кровью платье.

«Кажется, пора переодеться».

В своей комнате Констанция вновь проверила круглое зеркало на медальоне, ожидая увидеть пустоту. Но вместо пустоты она обнаружила запотевшее стекло. Сердце ее дрогнуло.

«Неужели…»

Сев на край кровати, она заправила волосы за уши и подышала на зеркало. Она знала, что в храме висело зеркало-близнец, которое тоже помутнеет.

Внезапно за дымкой появилась тень, и стекло прояснилось. Перед ней появилось отражение Эмриса с тремя белыми параллельными шрамами, проходящими через все лицо. Его темные волосы были с серебряной проседью, а глаза уставшими. Он выглядел на десять лет старше своих двадцати трех лет.

«Наконец-то», – заговорил Охотник.

Хотя губы его двигались, Констанция слышала голос не ушами, а в голове. Голос, который пересекал невероятное расстояние.

«Боги, что с твоим лицом?»

Констанция дотронулась до пореза. Рана высохла, но все еще казалась мягкой. Она уже совсем о ней забыла. Девушка вздрогнула:

– Кулак.

«Почему ты сбежала от меня? Ты ведь понимаешь, что тебе придется ответить за свои действия».

Констанция опустила взгляд.

– Нет, – тихо возразила она.

«Констанция, ты не сможешь этого сделать».

Ее голос прозвучал уверенно и правдиво:

– Я уже это делаю, Эмрис. Я пыталась сказать тебе…

Но голос в ее голове строго ее перебил:

«После твоего ухода все стало еще хуже. Они нашли у тебя запрещенные тексты. Раньше я думал, это минутный, безрассудный порыв. Я ничего не понимал… Но сейчас я все понял. – Его глаза загорелись. – Ты ведь давно планировала это сделать? Я ведь прав, Констанция? Ты, должно быть, гордишься своим умом. Ты действительно меня одурачила. Я думал, ты другая… Но ты такая же, как и Чатхам, – с горечью и болью произнес он. – Чатхам мне жизни не дает из-за этой маски, как будто нет ничего важнее».

– Ты не понимаешь. – Она потерла кончик носа. – Все куда сложнее, чем ты думаешь. Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего.

«Ты предельно ясно выразилась. В общем, все просто: либо ты вернешься и предстанешь перед судом Священного Собора, либо останешься в Княжеском лесу и умрешь от голода, чумы или другой напасти, которая обрушится на это проклятое место. Или ты решила, что сможешь уйти от смерти, как от правосудия?»

В его повышенном тоне послышался упрек.

– Все не так просто. Просто никогда не бывает, – рявкнула она. – Не будь таким наивным, Эмрис.

Охотник посмотрел через плечо, как будто услышал шум, но когда вернулся к Констанции, голос его оставался таким же строгим:

«Я вообще не должен с тобой разговаривать. Я лишь хотел сказать, что если ты сдашься в ближайший храм в течение суток, я буду просить о пощаде. Ради всего, что у нас было».

– Нет, – прошептала Констанция без единой колкости в тоне.