У них даже получилось. Несколько волков не успели стать снегом — их проткнули, разрубили, пролили первую кровь… Впрочем, нет. Первую кровь пролили шавки. Уже двое его братьев лежали растерзанными на снегу. Уже — за спиной. Великаны медленно, но продвигались. Расшвыривая, разрубая, уничтожая белую пакость.
Ветер продолжал бить в лицо, снег, сделавшийся неожиданно острым, впивался в кожу с каждым порывом, застилал взор, и Аскару уже казалось, что бьются они не против волков — против теней.
Видны были лишь тени, лишь плотные сгустки снега.
Впрочем, это не мешало им выть, кровоточить и дохнуть, если успеть вовремя проткнуть.
Одна из шавок, огромная, даже по их меркам, метнулась прямо к горлу, Аскар в последний момент успел прикрыться локтем. Острые зубы скользнули по тяжелой броне, брат, идущий рядом, перехватил тварь, рванул на себя — и в этот момент Аскар успел рассмотреть: рыжий все еще далеко. До сих пор на месте — сам в бою не участвует. Более того — он так же далеко, как и тогда, когда Аскар увидел его впервые. А значит, отступает, пока они идут вперед.
“Еще одна трусливая тварь! — презрительно подумал он. — Я ведь дойду до тебя! Отступай не отступай — а я дойду. Как бы ты себя ни называл, какие бы фокусы ни выкидывал, ты — мой!”
— Рыжий — мой! — рявкнул он братьям.
И тут, словно в ответ на его рык, многоголосо и страшно взревели с неба. Потом он понял: это виверны. Ирхан все еще освещал рыжего, но над головой самого Аскара потемнело: черные тени закрыли свет.
Ураганный ветер вновь швырнул в лицо режущий снег.
Виверны бросились вниз.
— Вперед! — заорал Аскар. — Прорываться! Щиты вверх! Выходим, выходим!
Позади заскрипели гномьи механизмы, великаны вскинули щиты над головами. Первые ряды все еще бились с шавками. Запертые в ущелье — заняли оборону. Впрочем, выходить нужно было все равно. Любой ценой. В ущелье даже толком обороняться не выйдет: брошенный катапультой камень — упадет на голову своим же. Потому — только прорываться.
— Вот! — крикнул рыжий, крикнул весело, как-то слишком звонко — и только потому перекричал рев, вой и скрежет. — Вот это я второй рукой!
“Ты — мой!” — мрачно подумал Аскар, разрубив очередную тварь на подлете.
***
Йен шагнул назад еще раз.
У ущелья — ревело и рычало.
Всё шло по плану. Снежные волки держали их, не давая выбраться. Ветер послушно бил снегом в лицо, Ирхан слепил, пока виверны не закрыли небо, и тогда — небо обрушилось на головы тем, кто был в ущелье. Кто не успел выйти. Конечно, они вскинули свои щиты — у них должны быть щиты, они ведь шли биться против воинов на таких же, разве что помельче да послабее, птичках. Конечно, они вскинули щиты, но щиты способны укрыть от стрел — не от оборотней.
Наездники прыгали им прямо на головы, проламывая щиты, уничтожая всех и всё вокруг — так много, как смогут.
Да, они сейчас в человеческой форме. Да, они безоружны, да и не умеют особо владеть оружием, только клыками, когда те отрастают. Но Йен смог убедить их — не в клыках их сила. В звериной сути, в звериной ярости.
И да, они, прыгнувшие, скорее всего, погибнут. Но унесут за собой так много, как смогут.
А виверны, сбросив всадников, взмывали в небо и мчались к той части войска, которая еще не вошла в ущелье. Там вивернам как раз есть где развернуться. Там можно упасть с неба, на развороте снести сразу нескольких противников тяжелым ударом хвоста, вторым ударом разнести их хлипкие деревянные катапульты на полозьях, взмыть вверх и снова упасть. Да, виверны тоже выживут не все. Но хорошо, что он не колдун, а они — не его химеры.
Он не чувствует боли никого из них. Он просто отдал приказ. Он просто послал их на смерть.
И все они послушно выполняют его волю. Они не могут иначе — он Затхэ.
Снежные все еще держали удар, не выпускали противников. Рассыпались, разлетались мерцающими снежинками, вновь поднимались и вновь бросались в бой. Йен не видел, что творится за их спинами. Слышал: рев, лязг, грохот, крики. Он мог бы посмотреть, но не тянулся.
Вдруг понял: он не хочет смотреть.
Даже на творящееся прямо перед носом не смотрит — использует излюбленный фокус Тейрина: смотрит сквозь. Наверное, не просто так у Тейрина этот взгляд. Мальчик не хочет видеть многого из происходящего вокруг него, и мальчик делает вид, что не видит.
“А почему? — спросил у себя Йен и отступил еще на несколько шагов: великаны вновь продвинулись, выпуская из-за спин нескольких своих соратников. Ничего, всех не выпустят, не успеют. — Почему он не хочет видеть? Почему я не хочу?”
Да, красная кровь на белой шерсти никогда ему не нравилась, вплоть до легкого отвращения. Но сейчас — сейчас было другое. Как он только что подумал? Ему не больно? А точно не больно?
Потому что вот это, внутри, это, кажется, как раз то, что люди называют болью.
“Кажется, впервые”.