Мы — можем!

В бредовой красоте полярной ночи под бездушным фейерверком полярного сияния усталый экипаж пошел ловить объект. Высота волны была не менее пяти метров, что затрудняло подход к понтону. Аварийный вытяжной конец, который обычно выпускали с кормы плавпричала, висел на леерах и катерной площадке. Попытки зацепить его кошкой не увенчались успехом. После семи часов напрасных подвигов мы повесили все кранцы по правому борту и приготовились к высадке. Со второго захода Чиф Саша Юршин сумел перепрыгнуть на объект. Вслед ему мы перебросили мешок с теплой одеждой, провизией и питьем. Саша выкинул аварийный буксирный конец с кормы. Пытаясь подобрать его, мы упустили две кошки с дректовами и короткий отпорник, но в конце концов подхватили толстенный трос и соединили его с нашим буксиром. Потом пошли во фьорд налаживать рабочую буксирную линию. Всю ночь без отдыха возились с ней. Огромную якорную цепь подвытащили на палубу, наложили ею две восьмерки на кнехт, застопорили стальными тросами, закусками и сваркой. Этого уса хватило до конца.

Но даже он передернулся и съехал. Сварка стопоров лопнула. Закуска — четырехсантиметровый лом — согнулась.  Норвежская береговая охрана следила, чтобы сразу после окончания аварийных работ мы покинули их терводы. Поэтому после обеда мы снялись с якоря и вышли в море. Штормило по-прежнему.  При попытке сцепиться с «Ясным» намотали на винт толстый полипропиленовый конец. К счастью, после обрезания его перемолотило, и куски соскочили с винта. Дальше до конца мы шли отдельно.

Палубная команда валилась от усталости. Наши руки были в ужасном состоянии — в кровавых трещинах, язвах, цыпках и черных пятнах. У Гриши на правой кисти возобновился старый перелом. Моя Наташка заплакала, когда она увидела мои руки при встрече дома.

Последнюю неделю ветер со скоростью порядка 30 метров в секунду дул с берега. Мы шли по кромке норвежских тервод. Сзади нас догоняла пятиметровая океанская зыбь, которая складывалась с ветровой волной. Выстуженный «Беклемишев», израсходовавший почти до конца воду и топливо, сидел высоко, сильно парусил, и его сносило под ветер. Руль был переложен право на борт.  Мы из последних сил упрямо ползли к цели. Досталось всем.  Меня эту последнюю неделю сводил с ума стопорный штырь рола кормового буксирного клюза.  Под рывками буксирного троса он постепенно выползал из гнезда, грозя выпустить буксирный трос. Дважды в сутки я ловил момент, перебегал на корму, ложился на спину на банкетке и забивал штырь кувалдой до упора. Потом прихватывал его в этом положении тонким кончиком и бежал назад. С утра все повторялось заново.

Первого декабря обогнули Нордкап, черный силуэт которого был отчеканен на фоне красной полоски южного неба. Вечером второго подошли к Вардё. Сорок миль от Вардё до Рыбачьего нужно было пройти открытым с наветра плесом. Ветер не стихал.

В ночь на третье декабря, несмотря на то, что руль был до упора переложен на ветер, нас понесло к Северному полюсу .С трудом мы вывернулись через фордевинд и до восьми утра снова подтягивались под Вардё. На второй заход Господь явил нам свою милость, и мы доскребли до Рыбачьего. Дальше стало легче.

Четвертого декабря мы ошвартовались в Ура-губе. Рейс, рассчитанный на два с половиной месяца, с учетом ожидания в Николаеве растянулся на полгода. Но мы  сделали то, за что взялись. За кормой осталось 5955 миль. Северный флот получил плавпричалы для авианосцев.

Разлива не будет

Мне снился хороший сон, но я ничего не запомнил, как это обычно бывает при резком пробуждении.

Зашелся телефон. Начальник отряда объявил аварийную тревогу и сбор аварийной партии.

Время было три сорок семь. Где-то через полчаса за мной подошла отрядная «Тойота». В ней уже сидели два Володи: Давыдов — механик морспецподразделения и электромеханик Шихин. По пути в отряд мы подхватили третьего Володю — боцмана Суздальцева. Тёма сам добрался до причала. «Гермес» готовился к аварийному выходу.

К этому времени оставшиеся в отряде буксиры-спасатели работали где-то вдалеке. Могучая колесница перестройки уже сокрушила хребет российскому флоту. Торжества по поводу его трехсотлетия, больше похожие на одесские похороны, уже отгремели. Водка была выпита, закуска докушана, и даже пустая посуда была уже сдана.

Посему мы не имели возможности выйти по тревоге в море на чем-нибудь лучшем, чем престарелый немецкий буксирчик постройки пятидесятых годов, купленный по случаю на барахолке. Правда, он получил в наследство от старого спасателя доблестное имя, но кроме имени, да еще, пожалуй, экипажа, ничего доблестного в нем не было. Спасибо ему хотя бы за то, что он не рассыпался на этой операции.