Мы нашли Мессию…

– Ага, а Петьке надо учиться догонять. Говорят же, что самое трудное ждать и догонять. Мне догонять не сложно.

– Ну да, а мне ждать – нормально, а догонять ужасно! – согласился Петя.

– Ладно, давай в «выбивалы», – предложил Реувен, – пока народу не много.

Ребята поджали одну ногу и стали толкать друг друга плечами, пытаясь заставить соперников встать на обе ноги. Несмотря на то, что Реувен был крепким и вполне сформировавшимся юношей, он скоро проиграл. Ребята еще немного потолкались вдвоем и наконец, немного неуклюжий тринадцатилетний подросток Петя остался один. Он передвигался быстро, скакал как мячик, принимая совершенно невозможные позы, не падал и не ставил вторую ногу на землю.

– Ты как всегда, нероняемый болванчик, – буркнул Давид.

– Сам ты болван….чик, – поддразнил Петя, и друзья начали игру сначала.

Когда у двери ОВИРа собралось больше людей, игры пришлось прекратить, и Давид стал заметно нервничать. Он не выносил долгого бездействия. Наконец, дверь организации открылась, и ребята впустили Реувена внутрь, а сами побежали домой за портфелями. Заканчивался учебный год, нужно было бежать в школу сдавать учебники.

Выйдя из школы, мальчики побежали к Давиду. Им было интересно знать, чем закончилось ожидание.

– Мам, тебе Рув говорил, что там? – поинтересовался Давид, забегая в дом.

– Что за манера коверкать имена? – как всегда в таком случае сдвинула брови мать. – Да, он забегал оставить пакет с документами, – ответила Рут Вениаминовна – ему сказали еще какие-то справки принести.

– Мам, просто так короче – привычно отмахнулся Давид.

Реувену и Давиду пришлось еще четыре раза вставать до рассвета, отстаивать очередь. Те, кто рисковал уйти от окошка ни с чем, когда оно закрывалось в двенадцать дня, приходили позже. Но, наконец, в одно утро парень вернулся домой на минуту, чтобы сообщить радостную новость – у него приняли документы. Теперь нужно было только ждать.

Через месяц в дом Гринбергов позвонили и пригласили Реувена на беседу в одно из административных зданий. Мужчина в штатском с колючим, очень внимательным взглядом начал расспрашивать парня, почему он хочет уехать из страны.

– Я считаю, что должен жить на своей исторической родине, – коротко ответил Реувен.

Родители и старшие товарищи в группе, имеющие не малый опыт в допросах, научили его, что нужно отвечать коротко и ясно, чтобы не давать повода допрашивающему задать следующий наводящий вопрос. Реувен даже тренировался в группе сионистов отвечать при допросе. Каждый из его близких понимал, что допроса не избежать, если он подал заявку на выезд из страны.

– Но ты родился в СССР… – «особист»39 напомнил очевидный факт.

– Я сказал «историческую» родину… – также коротко напомнил парень.

– А ты немногословен – усмехнулся мужчина.

– Я всегда такой, – пожал плечами Реувен, сказав себе, что мог бы поспорить с этой фразой, если вспомнить встречи сионистов.

– Зачем тебе ехать в Израиль в твоем возрасте? Тебя же сразу в армию заберут. А там всегда война, опасно… – продолжал мужчина. – Может лучше здесь отслужить? У нас мирно, не стреляют, никого не убивают.

– Значит, буду воевать, если надо – опять коротко сообщил Реувен.

– Если уедешь, будешь родителям письма писать? Или ты не очень-то рвешься с ними общаться? – продолжал КГБ-шник.

– Почему же… буду, – тихо ответил парень.

– А рассказывать о том, как живешь?

Реувен не понял, к чему клонит собеседник и занервничал, стараясь не показывать нервозности.

– Если они захотят узнать… – уклончиво ответил он.

– А мне напишешь? – особист изобразил «душку». – Я хотел бы узнать, как там люди живут.

– А разве вы не можете попросить командировку и сами посмотреть? – вопросом на вопрос ответил Реувен.

– Нет, не могу. Так что, напишешь?

– Вы же все равно читаете все письма, которые приходят из-за границы, зачем Вам еще одно письмо? – нашелся что ответить парень. Он совсем не хотел тратить свое время на письма незнакомому человеку.

– А если это будет условием для твоего разрешения? – продолжил мужчина. – Ну, писать мне одно письмо в месяц, например.

И тут Реувен понял, что имел ввиду КГБ-шник. Он хотел завербовать парня, чтобы тот шпионил для СССР на своей родине, которую парень еще не видел, но любил всем сердцем. От возмущения парень чуть не захлебнулся, но максимальным усилием воли подавил возглас возмущения, понимая, что отсюда может уйти не домой и потом в Израиль, а прямиком на тюремные нары.

– Я должен подумать, – едва выдавил из себя Реувен.

– Хорошо, подумай – добавил особист, – только не очень долго. Мне кажется, одно письмо в месяц на родину не такая большая плата за разрешение на выезд.

– Да, понимаю… – опустил голову парень, изображая задумчивость, пряча покрасневшее от злости и возмущения лицо.

Ему действительно нужно было подумать, как послать особиста за «апельсиновыми корочками» или «попудрить носик», не вызвав при этом его гнева и не попасть в тюрьму вместо Израиля.

– Я так думаю, мы не закончили наш разговор, поэтому не прощаемся, – КГБ-шник протянул листок бумаги с номером телефона, – позвони, когда надумаешь.