Мы не прощаемся

— Что застыл, будто врывина?!

Андрей метнул на нее исподлобья взглядом и направился домой. Не утерпел, оглянулся: «Как всегда! Семьдесят семь одежек...» Фокеевна густо плевалась подсолнечной шелухой, оставляя в воздухе сладковатый запах жареных семечек. Уже отойдя шагов на двадцать, она вдруг спохватилась:

— Андрей-йка! Гляди-ка, чего я тебе скажу! — Подбирая юбки, она быстрехонько посеменила к Андрею. Поведала, что у Пустобаевых остановился батюшка. Вероятно, у Андрея был очень уж странный вид, потому что Василиса Фокеевна рассердилась: — Ну, что зенки-то разинул? Поп, говорю, к ним приехал, сродственник матернин. Ноне к ним все старухи сбегутся. Пра, ей-богу!

Василиса Фокеевна поплыла дальше, важная и всезнающая.

Андрей повел плечом: «Поп так поп, дьявол с ним! Попов, правда, не видал живых. Это, пожалуй, его «Волгу» мы с председателем видели... А как же Горка?» Мысли о священнике, о Горке мелькнули и пропали. Думалось о предстоящем диспуте: «Твое место в жизни». Владимир Борисович Заколов, едва Андрей приехал домой, вызвал к себе: «Ты задашь тон. Животноводство — аварийный участок, зови молодежь в животноводство».

Предложение Андрею понравилось, и он теперь, думал о том, как лучше выступить. Здорово, если б к ним на Койбогар подались пять-шесть парней и девчат! Не так скучно было бы. Можно еще отару взять, сено из других мест подвезти.

Мягких стремительных шагов Грани Андрей не услышал. Она возникла рядом внезапно, взяла под руку — можно? — и улыбнулась, заметив его смущение.

— Надолго отпросился?

— Я не отпрашиваюсь, я ставлю в известность.

— Ка-акой самостоятельный!

Посмеиваясь, сообщила, что идет к Пустобаевым: батюшку посмотреть, говорят, красивый и совсем-совсем молодой. В душе Андрея копнулась досада: «И эта!» А она продолжала в том же духе:

— Скажу, грехов накопилось — ужас! Когда прийти на исповедь?.. Савичев спрашивает у Заколова: «Что будем делать, секретарь? Враг атеизма объявился в поселке». А тот: «Позвоню в район, посоветуюсь». Слушай, а что если я влюблюсь в батюшку, а?!

— Общий смех в зале.

— Вот возьму и влюблюсь. Как?

— Суду ясно.

— Ничего тебе, мальчишечка, неясно! — Граня надвинула Андрею шапку на глаза и умчалась вперед, все так же стремительно и бесшумно.

«Действительно, ясного здесь мало!» — Андрей укоротил шаг, с раздражением глядя вслед девушке. Ему пришло в голову то нередкое, что доводилось слышать о Гране. Неужели она и правда такая — доступная... А тот послеполуденный час в лесу? Перепачканный цветочной пыльцой смеющийся рот Грани, поцелуй — будто невзначай?.. «Пресные, какие вы все пресные!..»

«Ты, Марат Николаевич, обожаешь блондинок?» — «Я обожаю красивых. Хотя сам, безусловно, не красавец. Надо полагать, мужчине не обязательно быть красивым, его должна украшать женщина...» — «Граня кого хочешь украсит». — «Чем есть что попало, Андрей, лучше быть голодным»...

Этот разговор состоялся в прошлый приезд Андрея. Больше деликатной темы не касались. О ней напомнила сама Граня. Завтра весь Забродный будет говорить о том, что она ходила к Пустобаевым да молодого красивого священника смотреть.

Домой Андрей пришел не в духе, напрасно Варя ловила его взгляд. Степановна стала собирать на стол.

— Ужинать будешь?

— С удовольствием. — Андрей, к радости Вари, оживился и торопливо забрался за стол. Из борща сейчас же выкинул пару лавровых листьев: — Вроде и ветра не было, а листьев полна тарелка.

Варя фыркнула, подавившись смехом, и выбежала в кухню. Степановна осуждающе покачала головой: в сыне она узнавала мужа — гораздого на выдумки.

2

В горнице ожидал свежий самовар. Тут же на столе млели в коровьем масле блины, прохладой манили тарелки с ежевичным киселем, а посередине торчали две непочатые бутылки.

— Испейте чайку, — попотчевала Петровна, поздравив с легким паром.

Сама она, а потом и Осип Сергеевич ушли в баню. Бова Королевич, как прозвал лубочно красивого священника Горка, похолил перед зеркалом бороду и со стулом вплотную придвинулся к столу. Оценивающе повертел в руках бутылку портвейна — поставил на место: чепуха! Вторая была без наклейки и заткнута бумажной пробкой. Гость одной ноздрей нюхнул из горлышка, другой и возликовал:

— Спирт, сын мой! Натуральный спирт! Вот что значит быть фельдшера гостем...Нальем по единой!

Горка подивился: мать и то никогда не садилась за стол, не перекрестившись, а этот и руки не поднял ко лбу. А ведь напялил на себя легкую шелковую рясу!

— Видно, не больно радеете о вере? — сказал он, принимая от него наполненную стопку. — Не креститесь.

Вспомнил, как час назад, моясь с отцом Иоанном в бане, спросил:

— У вас церковь, вернее, этот самый... приход большой? Верующих много ходит?

Чтобы не пропустить ответа, Горка перестал намыливать голову. Слышал, как в ушах лопались мыльные пузырьки, как священник мочил веник в чугуне со щелоком. Ожидая ответа, сильнее сплющивал глаза, разъедаемые мылом.

— Как тебе сказать, сын мой... Улей маленький, а пчелки хорошие, хорошие пчелки, не гневаюсь...

И вот теперь священник уходил от прямого ответа.