Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения

А то, что люди после гибели волхва не решились вступать в бой с княжеской дружиной, – ну, во-первых, гибель вождя на людей любой веры действует угнетающе. Незадолго до новгородских событий в Англии, во время битвы при Гастингсе, нормандские рыцари-христиане, прирождённые воины, едва не кинулись бежать, решив, что их вождь, герцог Вильгельм, убит.

Тому пришлось идти на смертельный риск, сорвав в гуще сражения закрывавший лицо шлем, чтоб предотвратить бегство войска. Насколько ж тяжелее пришлось новгородцам, большинство которых были мирными людьми?!

А во-вторых – кто сказал, что не было стычки? Летописец-монах? Не знаю, как вы, читатель, а я вполне допускаю, что «людие разошлись по домам» под настоятельным воздействием дружины князя Глеба, притом многие из них угодили в тот же «дом», что и несчастный кудесник.

Во всяком случае Новгород не простил – ни князю-убийце, ни вдохновителю вероломства – епископу. Очень скоро после этих событий Глеб был изгнан – изгнан, судя по всему, не миром, – князю, по выражению летописи, пришлось бежать в земли чуди заволочской – кстати, веское доказательство, что убитый кудесник никакого отношения к этой чуди не имел, чего ради в ином случае его убийце искать укрытия в землях соплеменников жертвы?

Там он и обрёл бесславный конец. Недоброй смертью помер и епископ Федор – владыку, по сообщению Новгородской летописи, загрызли свои же псы.

Кто же из них не предвидел своей бесславной гибели на самом деле?

Однако попытки выступления волхвов в большинстве крупных городов Руси оказались подавлены – чем бы ни кончилось это для подавивших. И выступления благоволивших к язычеству князей, таких как чародей Всеслав или «охаянный» Святополк, и попытки волхвов поднять народ захлебнулись в крови.

Города, эти узлы Земных сил, вместилища древних святынь, остались в руках приверженцев новой веры.

Впрочем, не все крупные города оказались под христианами. В результате ли деятельности волхвов, или по другим причинам, очень упорен в вере оказался стоящий на Волжско-Балтийском торговом пути город Муром.

Полтора столетия муромцы упорно изгоняли от себя крестителей и святителей, начиная с сына Владимира Отступника – Глеба, перед которым горожане захлопнули ворота. Пришлось юному князю поселиться за городской стеной, поодаль.

Непреклонность жителей этого города даже снискала им на века прозвище «святогонов», державшееся ещё в XIX столетии. Однако, как говорится, сила ломит и солому – когда в XII столетии (если быть точным, в 1192 году, по словам жития) к непокорному городу подошёл князь Константин и, взяв его штурмом, принудил уцелевших креститься, прийти на помощь муромцам оказалось некому.

И вновь не чудеса святых, не слово проповедника, а простая грубая сила княжьей дружины проложила путь Христу в последний оплот язычества.

Штурм Мурома и крещение его жителей завершают кровавую эпоху первой гражданской войны на Руси.

В последний раз сошлись в схватке худо-бедно сопоставимые силы язычников и христиан – городское ополчение муромцев и дружина Константина. Последний крупный центр вооружённого сопротивления насаждению новой религии был подавлен.

Пора, читатель, подвести итоги этой войне. Как введение новой веры сказалось на Руси, на её силах, на положении в мире, на уважении соседей.

Сравним для начала два широко известных сказания из «Повести временных лет», часто цитируемых во всевозможных книгах по истории. Оба повествуют о войнах с печенегами, герои обоих названы отроками.

Но действие одного происходит до крещения Руси, при Святославе, действие второго – после него, при Владимире. Вы наверняка сталкивались с ними, читатель, – это сказание об отроке, спасшем город Киев от печенегов в 968 году, пробравшемся из осаждённого Киева сквозь печенежский стан с уздечкой в руке и приведшем на подмогу осаждённым воеводу Претича.

Второе предание – об отроке-кожемяке, что в поединке у брода на реке Трубеж одолел печенежского богатыря.

Эти предания часто цитируют, но никому не приходит в голову сравнить их и особенно – сравнить отразившееся в них отношение кочевников к Руси, к её князю.

В первом предании печенеги, едва заслышав звуки труб в предрассветье, обращаются в повальное бегство, а их вождь, вернувшись и услышав от Претича, что перед ним – человек князя, идущий перед войском «в сторожах», то есть в разведотряде, торопится с ним побрататься, поменяться оружием. Само имя князя-язычника наводит страх на печенегов, и их правитель почитает за честь для себя побратимство с воином Святослава.

Во втором – князь на месте, и дружина на месте, но печенеги не думают бежать, а их вожак обращается к Владимиру – не с предложением побратимства, нет, но с оскорбительным вызовом: пусть, мол, сойдутся в поединке бойцы, и если победит печенег – то кочевники будут три года беспрепятственно грабить и разорять Русь, если же одолеет русич – так уж и быть, уйдут назад, в степь.