Мы не сеем колючек

Трамвай дополз до Атабы — вот и кончился их долгий путь. Хамди торопливо вытащил корзины, поставил их в ряд на тротуаре и помог матери выйти из вагона… Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая окрестности неяркими медно-красными лучами. Хамди взвалил одну корзину на плечо, другую взял в руку и подтащил к повозке, окрашенной в желтый приметный цвет. Две застоявшиеся лошадки нетерпеливо переминались в упряжке. Хамди разместил корзины, помог взобраться женщинам, а сам пристроился сбоку, у дощатого бортика тряского и медлительного экипажа, доживавшего свой век в старых кварталах города.

Сейида приподнялась и предложила юноше поменяться местами — как-никак он господин, а она служанка. Но Хамди возмущенно замотал головой:

— Не выдумывай!

И опять, как недавно с хозяйкой, Сейиде почудилось в его словах что-то обидное, она даже подумала: чувствуешь, хозяин обращается с тобой, словно с госпожой, так что сиди и помалкивай!

Тем временем повозка медленно продвигалась по узким улицам, начинавшим заполняться народом. Кучер правил стоя, методично и равнодушно щелкая плетью — то ли подгонял, лошадей, то ли предупреждал прохожих.

Наконец остановились у кладбища. Потянулась самая утомительная и самая тоскливая часть дороги, мимо памятников и могильных плит. Фатьма погрузилась в печальные мысли о покойном муже. Мухаммед, как живой, возник перед ее глазами — насмешливый, жизнерадостный, бодрый. По щекам вдовы невольно потекли слезы. Казалось бы, с каждым днем горе должно было становиться менее острым, но Фатьма убивалась по-прежнему. Первое время Самиха, как и она, плакала не переставая, и Хамди совершенно терялся, тщетно пытаясь успокоить причитающих женщин. Наконец Самиха кое-как смирилась с потерей, но Фатьма продолжала роптать на судьбу и проливать слезы. Скоро все в доме привыкли к ее заплаканному лицу, так же как и к траурным занавескам на книжных шкафах.

Господина Мухаммеда похоронили в семейном склепе, который отличался от обычных построек такого рода лишь тем, что у него не было крыши. Вдоль стен, внутри и снаружи, тянулись скамейки. Не успели расставить на них корзины и немного передохнуть, как появились оборванные кладбищенские нищие, зарабатывавшие на пропитание чтением Корана. Надо ли, не надо — они не спрашивали: обступали могилу и принимались за дело. Один уставал, другой подхватывал, и тоскливое, заунывное бормотание не прекращалось ни на секунду. При первых звуках заупокойных молитв Фатьма разрыдалась, глядя на нее, заплакала и Самиха. Чтобы не видеть всего этого, Хамди спрятал лицо в ладони и не поднимал головы. Одна Санийя не поддалась общему настроению — она выставила из склепа наиболее бесцеремонных попрошаек.

— Если не будете соблюдать порядок, ничего не получите, ни крошки!

При ее появлении стоявшие снаружи принялись бормотать еще громче. Санийя наскочила на них:

— Чего раскричались? Боитесь, Аллах не услышит?! Можно читать и потише.

Но даже ее внушительный вид и грозный тон не подействовали — назойливый хор не унимался, пока корзины не опустели. О люди, люди! Что может вас пристыдить, если в соседстве с вечностью процветает лицемерное вымогательство и кощунственное попирание святынь!

Попозже пришел дед с внуками, кое-кто из родственников. Помолились и, осушив слезы, завели беседу о трудностях жизни. Хамди оживился и начал прислушиваться к разговорам. В этом году он заканчивал среднюю школу, и надо было решать, куда идти дальше. Рауф собирался на юридический, Собхи — в военное училище, и лишь ему будущее представлялось весьма туманно.

Собирая пустые корзины, Сейида тоже раздумывала, что делать дальше. Аллям по-прежнему заговаривает о женитьбе. Но насколько ему можно верить? А вдруг он решил над ней посмеяться или завладеть сбережениями? Кто его знает… Но, с другой стороны, предложат ли ей когда-нибудь еще стать самостоятельным человеком, хозяйкой?

Тем временем наступила пора отправляться в обратный путь. Кладбищенская часть ритуала закончилась — надо было спешить домой, чтобы шейх, приглашенный читать Коран, не пришел к запертой двери.

Глава 22

Проводив шейха, вся семья села ужинать. За столом печальные лица просветлели. Начался оживленный обмен новостями, мнениями, советами. Главной темой разговора была помолвка Хадиги, старшей дочери Санийи. Ее жених, чиновник, работал в Верхнем Египте.

— Значит, ей придется уехать?

— А что такого? Все мы в молодости уезжали…

— Лишь бы человек был достойный.

— В этом-то я уверен, — успокоил дед. — Всю его семью знаю. Мы были соседями по кварталу эль-Гурийя. Отец занимается обувью… Почтенный человек, справедливый, честный…

— Иными словами, сапожник? — разочарованно спросила одна из родственниц.

— А хоть бы и так? — отозвался дед. — Мы мануфактурщики, он сапожник.

— Я только спросила, у меня и в мыслях не было кого-то обидеть!

— Да что там говорить! Сапожник ли, принц, нищий — от судьбы не уйдешь…

— Пошли ей Аллах всяческого благополучия!

В комнате Самихи собрались девушки. Хадига, раскрасневшаяся от всеобщего внимания, отвечала на расспросы двоюродных и троюродных сестер.