Мы не такие

– Это твой спаситель от лесорубов-насильников? – язвил Гейнц, – ну тогда смотри, спаситель. Гейнц достал широкий, чистый нож и посмотрел в глаза испуганному Мадану, который только и смог произнести обледеневшими губами «пожалуйста, остановитесь. Это моя сестра».

– Сестра значит? Так ты еще и лгунья, Амалия? – Гейнц еще крепче сжал волосы и ударил ногой по коленям Амалии, та покорно упала на колени перед ним. – Ты не умеешь управлять своей жизнью, ей распоряжается только судьба, а сегодня Я – твоя судьба! – резкое движение лезвием ножа по горлу Амалии заставило всех окружающих прийти в ужас. Алая кровь брызнула на руку Гейнца и стекала вниз ручьем, лезвие ножа окропилось каплями жизни. Амалия не издала ни звука в момент своего угасания. Её глаза в этот момент были открыты и смотрели на своего брата, которого угрожающе держали слуги Гейнца. Бессильная злоба и ярость наполняли его в этот момент, он закричал, мысли были затуманены от увиденного. Мадан плакал и кричал, пока ледяной ветер не сорвал его голос.

Гейнц хладнокровно сделал два шага в сторону Мадана, обтирая окровавленное лезвие о перчатку. Секунды казались вечностью. Мадан был смертельно напуган, его переставал беспокоить пронзающий холод. Он понимал, что его жизнь подошла к концу и от бессилия что-либо изменить у него текли слёзы.

Примос развивался большими темпами. Часть людей, сформировавшись в небольшие группы, ходили до разрушенных катастрофой городов, брали материалы и вещи, которые уцелели и несли на склад. «Сугроб» с каждым днём работал всё хуже, давая меньше тепла городу, в некоторых местах его уже не чувствовалось совсем. На ум приходило то, что заключенные плохо справляются, либо их мало. Это решили быстро – заключенных было уже под пятьдесят, их никто уже не считал и был поставлен надзиратель над их работой, но и это не помогало прогревать город. Проблема была в том, что изобретатель «Сугроба» умер через год после основания Примоса и никто толком не знал, как «Сугроб» работает. Никто не захотел брать ответственность за ремонт станции, так как в случае провала, или еще хуже – её окончательной поломки наказание было неизбежно.

Брен и все, кто находился в «Сугробе», уже давно не считали себя живыми. Это были мертвецы, доживающие свои последние дни. Понимание этого разрывало им душу больше любого холода.

Теперь «Сугроб» работал круглосуточно, людей хватало. Пока одни спали – другие толкали брёвна. Единственной отдушиной были разговоры в «комнате отдыха».

Брен и Флин часто обсуждали ситуацию с чудесным спасением Мадана, в такие моменты у них появлялась надежда. Ничто не греет так сильно в рабской темнице, как надежда на спасение.

– Флин, как думаешь, ведь без разрешения Гейнца никто был не мог спасти Мадана? Значит, он помнит о тех, кто сидит тут! Хотя я сам в это не верю, но всё ведь может быть? – с надеждой спрашивал Брен.

– Я не знаю, что это было за спасение. Чудо, – откашливаясь, бурчал басом Флин. – Первый раз кто-то выбрался до окончания срока отсюда! Гейнц никого не помнит, он не знает, кто тут сидит, живые ли мы. Для него мы уже мертвы.

Надзиратель сидел далеко, в полудрёме, подперев рукой свою щёку. Ему надоедало смотреть на монотонные движения заключенных, иногда, чтобы развлечь себя, он бил их осиновой ветвью. И хоть заключенные были без цепей, они молча терпели, воля их была подавлена.

Входной люк «Сугроба» отворился по расписанию.

– Ловите рыбу! – скомандовал голос сверху

Будто удар током прошёлся по сердцу Брена и Флина. Разговор их прервался. Они молча смотрели друг на друга и боялись признаться себе, что этот голос они уже слышали.

Брен посмотрел наверх, нечеткий силуэт предстал перед его глазами.

– Флин, это Мадан!? – неуверенно шепнул Брен.

Окаменевший Флин не смог вымолвить ни слова, он молча смотрел вверх. Так смотрят люди на свою последнюю надежду.

Входной люк не торопился закрываться, свежий воздух пронизывал «Сугроб». Молчаливая благодарность за это чувствовалась от всех заключенных. Брен начал махать руками, привлекая внимание. Когда он понял, что силуэт смотрит в его сторону, он начал жестикулировать двумя руками. Одним пальцем левой руки он показывал наверх, а второй ладонью бил быстро себя в грудную клетку, изредка обнимая Флина.

Вход закрылся, и работа продолжилась, только хруст огурца, который откусывал надзиратель, сбивали с толку.

«Откуда у него огурец?» – подумал Брен, но мысль быстро улетучилась, ему было пора начинать свою смену.

Было ясно, что Мадан жив. Гейнц хоть и был готов его убить, но испуганные от его жестокости взгляды слуг давали понять, что на Амалии можно остановиться. Гейнц дал испытательный срок для проверки верности. Теперь Мадан должен был ходить в «Сугроб», скидывать рыбу и доносить туда новости города.