Мы никогда друг друга не любили

Слишком пьяна, чтобы взять себя в руки. Достаточно пьяна, чтобы кайфовать от прикосновений мужчины, которого вроде как ненавижу.

Брызги от ледяной воды, которую никто и не подумал закрыть, резко контрастируют с касаниями горячей ладони. Я чувствую, как сердце пропускает удары, один за другим, и как тело наливается тяжестью, а голова идет кругом.

Со мной что-то не так. Что-то сломалось, ведь так не бывает. Нельзя одновременно ненавидеть и сгорать от желания. Это вино или… или что-то в голове перемкнуло, и завтра я пожалею! Если не заставлю его остановиться, то пожалею!

Но вместо этого, когда рука Островского поднимается выше, проникает под резинку трусиков и повторяет все движения там. Одновременно с этим губами он прикасается к моей шее, лаская следы вчерашних поцелуев языком — и они снова горят. Я должна его остановить, должна вырываться так же, как в клубе, но вместо этого, когда по телу проходит разряд тока от осторожной, но уверенной ласки между ног, я выгибаюсь, подставляясь под сладкую пытку всем телом.

Я слышу его хриплое дыхание и чувствую, с какой силой бьется сердце. Мое уже готово остановиться. Я никогда еще не чувствовала ничего подобного, и все сбивает с толку. И то, что не чувствовала, и то, что не должна. И не с ним, и не здесь, не так… но Виктор как будто точно знает, как надо прикасаться, чтобы мозг отключился, а тело не слушалось. Чтобы внизу живота напряжение достигло максимума.

Чтобы каждый раз, когда он нажимает на пульсирующий клитор, я вздрагивала.

Он пахнет красным вином и шалфеем.

Он прикусывает мне мочку уха, когда я не сдерживаю стон и выгибаюсь, когда внутри все взрывается совершенно ново, ярко. Когда ногти впиваются в его руку, не то умоляя отпустить меня, не то — не останавливаться, потому что с каждой новой волной удовольствия мне все легче и легче дышать.

И все стихает, а сердце — нет. Кожа горит, и накатывает смертельная усталость. Я открываю глаза и встречаюсь с Островским взглядом: мы отражаемся в зеркале над раковиной. Ничего лишнего или пошлого, только лица и часть его руки, обхватившей меня за плечи.

Почему-то кажется, что взгляд через зеркальную поверхность проникает глубже, чем глаза-в-глаза.

— Зачем? — одними губами произношу я.

Вместо ответа Островский разворачивает меня и целует.

Как вчера.

Только медленнее, глубже, увереннее. Без злости, просто потому что понимает: я в такой растерянности, что со мной можно делать все, что угодно. Поцелуи — не самый плохой вариант. Я так и не определяюсь, хочу ему ответить, или нет, но Виктор не собирается давать мне шанс на принятие решения. Языком он раздвигает мои губы, превращая поцелуй во что-то куда более интимное, нежели то, что происходило несколько минут назад.

И снова новое. Потому что я никогда так не целовалась. И даже не думала, что это возможно. Особенно с ним.

— Аврора! Тебе нужна помощь?! Что… Ой!

Лиана испуганно отпрыгивает от двери и с грохотом ее закрывает, а я будто прихожу в себя и отталкиваю Островского.

— Не смей в лес! — успевает крикнуть он мне вслед.

Но я не хочу убегать в лес. Я хочу к себе! Хочу в душ, хочу тереть кожу мочалкой до красноты, смыть с себя его запах, ощущение его рук! Хочу убедить себя, что это был лишь сон! Хочу перестать чувствовать то, что чувствую.

Хочу перестать хотеть его.

13. Виктор

На следующее утро я смотрела на блистер *****нора и отстраненно думала: кому пришло в голову нарисовать на коробке нежный цветочек? Девушки не пьют эту дрянь, думая о цветочках и романтике. Они пьют их так, как я: тайком ото всех, в кабинете врача, смотрящего с противной стыдной жалостью.

Если отец узнает, что я выпила экстренный контрацептив, он меня убьет. Он уже назначил дату свадьбы и словно превратился в другого человека. Я не хочу верить в то, что мой отец ради собственной репутации заставит меня выйти за насильника, но вот какая штука с реальностью: веришь ты в нее или нет — она от этого не меняется.

За мной теперь всегда тенью ходит охранник. Видимо, папочка и эта мразь боятся, что я что-нибудь с собой сделаю. Но поездка к врачу и в магазин не вызвала у них никаких вопросов, а я разжилась некоторыми безусловно необходимыми в семейной жизни предметами.