Мартин ничего смешного не видел. С Мари было что-то не так, и он находил это очень плохим поводом для веселья.
…
Вик сидел за столом в кухне Ришиных родителей. На стене оглушительно тикали старые часы. Галина сидела, низко опустив голову и вязала удивительно уродливый, ярко-оранжевый шарф. Ее поза напоминала ту, в которой обычно шила Риша. Вик думал, что, несмотря на такие мелочи, между женщинами нет никакого сходства, о котором все говорят. Разве что еще глаза.
Риши за столом не было.
Вячеслав Геннадьевич молчал. Он выглядел постаревшим и опустошенным. Несмотря на то, что Вик испытывал к нему глухое, тяжелое чувство, похожее на ненависть, ему было жаль этого человека. Он привык видеть его совсем другим — сильным, самоуверенным, почти надменным. Сейчас мужчина, кажется, был сломлен.
— Вы поедете на свой спектакль, — наконец сказал он.
Спицы сухо скрипнули у Галины в руках.
— Я не могу ехать с вами. Да в этом и не будет никакого толка. Послушай, мальчик. Я хочу, чтобы ты понимал — я не параноик. Там, в городе, на самом деле опасно. Вы отыграете свою пьесу и вернетесь домой. Я буду очень надеяться, что вы там опозоритесь, но сомневаюсь, что это случится, а убедить тебя испортить спектакль я не смогу. Поэтому, когда вы вернетесь, я сделаю все, чтобы моя дочь никогда больше близко не подошла к чертову театру. А если мне не удастся… что же, в конце года я помогу ей собрать вещи и отвезу вас обоих в город.
Его слова повисли в воздухе, словно золотящаяся на солнце пыль.
«Мартин!»
«Я слышал».
Очень давно Вик не ощущал такого искреннего, ничем не замутненного счастья. Собственная судьба так не волновала и не тревожила его, как сбывающиеся мечты Риши. И между ними больше ничего не стояло. Не нужно было сбегать из дома, и Мари со своими интригами больше не имела над ними власти. Ведь Вячеслав Геннадьевич только что практически отпустил Ришу в город. Сам.
Вик пойдет в колледж, который выбрал. Они будут встречаться, и может быть даже снимут комнату или маленькую квартиру…
Будущее рисовалось ему в бело-золотых тонах.
Мартин молча слушал, что говорил Вячеслав Геннадьевич. Он был почти счастлив, потому что Вик наконец-то получал все, чего хотел.
Но для Мартина это означало, что скоро ему придется сделать то, что он собирался сделать очень давно.
Когда Вик переедет в город, и все образуется, Мартин создаст дверь в проеме и закроет ее. Выйдет во вторую — ведущую в темноту. С детства он помнил, что темнота убивает его. Но может быть он сможет найти ее границу, и там будет что-то иное.
А может быть, он умрет. В любом случае его роль будет отыграна. В счастливой любви Риши и Вика ему места не было.
И впервые Мартин подумал о той, второй двери не как о смерти, которой он все еще страшился, а как об освобождении.
— Спасибо вам.
— Говори спасибо ей. Это она меня убедила, — сказал Вячеслав Геннадьевич, кивая на Галину.
Он смотрел на нее сухими, уставшими глазами. Она отвечала ему пустым, бесцветным взглядом голубых, как небо глаз.
И почему-то от этой сцены Вику вдруг стало страшно.
…
На станцию они прибыли рано утром, чтобы успеть на первую электричку. Утро было серым и промозглым. Сырой ветер проникал под одежду, вылизывая остатки тепла и оставляя липнущий холодный след.
Вещи собирать долго не пришлось. У Вика и вещей-то почти не было. Отглаженный костюм в чехле он нес, приподняв за вешалку, вместе с обоими Ришиными платьями. Старый полупустой рюкзак Вик забросил за спину, а во второй руке он держал сумку с вещами Риши. Судя по весу сумки, Риша, никогда не выезжавшая надолго из деревни, решила предусмотреть все, включая внезапную тоску по какому-нибудь дорогому ее сердцу сервизу.
Риша стояла рядом, зябко кутаясь в серое пальто, которое было ей явно большим. После каждого порыва ветра она вздрагивала и прятала лицо в воротник.
— Ты зачем эту тряпку нацепила, солнце мое?! — в конце концов не выдержал этого зрелища Вик.
Риша ответила ему страдающим взглядом.
«Она едет в город и выпросила у матери пальто, потому что ее обычная куртка кажется ей некрасивой, а ту она наверное вернула Мари», — пояснил проницательный Мартин.
Риша и так отличалась болезненным видом, а сейчас, не выспавшись и замерзнув, вовсе выглядела так, будто ее вот-вот сдует. Вик тяжело вздохнул, отдал Рише костюмы, поставил ее сумку на землю и снял рюкзак.
— Ты что делаешь? — спросила она, с изумлением глядя, как он раздевается.
— Форсирую события. Твой отец же наверняка думал, что тебя в городе обесчестят. Ну вот, я этим сейчас и займусь, — ответил он, улыбнувшись самой зловещей из улыбок Виконта.
— Знаешь, Вик, растлитель из тебя так себе, — проворчала Риша.
Он молча накинул ей на плечи свою куртку.
— Не надо, а ты… — попыталась вырваться Риша, пока он просовывал ее руки в рукава и застегивал молнию.
— А мне не холодно, — соврал Вик.
«Мартин, когда я в следующий раз назову тебя занудой за твои просьбы надеть два свитера — плюнь мне в лицо».
«Я даже при большом желании этого не смогу сделать. Могу во сне кинуть в тебя рыбкой», — предложил альтернативу Мартин.